И вдруг Варя увидела волка. Волк трусил навстречу по тропинке, опустив морду, зажав между ног тощий мокрый хвост. И сам волк был тощий, мокрый, голодный.
Волк увидел Варю и остановился. Варя прижалась к стволу сосны, не сводя с него глаз. Вокруг был лес, полный деревьев, кустов: из каждого куста, из каждого дерева можно было бы наделать миллион палок, миллион дубинок, а с дубинкой волк не так уж страшен. Дубинкой можно отбиться от самого голодного волка. Вокруг был лес, полный деревьев и кустов, из которых получились бы хорошие дубинки, а Варя стояла перед волком беззащитная.
Варя знала, что волки боятся огня. Зажечь спичку, и волк убежит. В Новоморском полно спичек. Из спичек хорошо строить домики. Дунешь — и домик развалится. Спички можно бросать в весенние ручьи — спичка плывёт, как корабль, а ты бежишь за ней, пока не уплывёт она в море или не провалится в трещину под землю. Спичками хорошо зажигать костры. Спичками можно спугнуть волка. Но спичек у Вари не было.
А волк стоял, смотрел на Варю жадными глазами. Наверное, примеривался, как бы поудобнее прыгнуть, с чего начать свой ужин — ногу сначала съесть или руку или прежде всего попробовать, вкусный ли у Вари нос. Он может начать с чего угодно — Варя всё равно с ним не справится.
Варя хотела закричать, но решила, что в лесу никто её не услышит, никто ей не поможет, и не закричала. И бежать тоже бесполезно — волк всё равно догонит её.
Волк стоял, подняв морду, смотрел на Варю. И в то мгновение, когда Варя поняла, что ей не спастись, что волк всё равно сожрёт её, Варя перестала ощущать страх. Она разозлилась, она решила, что это противно — стоять и ждать, пока волк прыгнет. Варя пошла навстречу волку. И волк пошёл к ней.
Варя ждала, что он прыгнет, но он не прыгнул. Он ткнулся в живот Варе носом, понюхал её ноги, пошевелил тощим хвостом. Это была собака, которая сама, наверное, испугалась, встретив Варю на лесной тропе.
— Дура, трусиха, — обозвала себя Варя, разозлившись, что приняла со страху обыкновенную дворняжку за волка.
Собака обнюхала Варю и побежала дальше. У неё тоже, наверное, были важные, неотложные дела, если она таскалась по лесу в такую непогоду.
Ночь опустилась с вершин деревьев вниз, на землю. И ничего не стало видно, ничего…
А Варя брела и брела куда-то. Она давно сбилась с тропинки и теперь наугад продиралась через кусты. Главное, идти всё прямо и прямо, туда, где кончается лес, а там, за лесом, деревня Оболочь, а возле неё лагерь. Главное, идти прямо, и она думала, что идёт прямо, а на самом деле кружила на одном месте. Она думала, что лес вот-вот кончится и станут видны огни деревни, но лес не кончался, он становился гуще, холоднее. Она поняла, что заблудилась, и упала на землю. Она лежала, коченея от холода и страха, а мокрый злой лес шумел вокруг неё.
И вдруг она услышала далёкий лай собаки. Нет, это не та собака лаяла, которую она со страху приняла за волка. Не та, потому что она не одна лаяла, много собак лаяло. Замолчат, потом снова залают — то одна, то другая, то третья. И ещё она услышала далёкий шум машины. Деревня! Она не так далеко, если слышно, как тарахтит машина, как лают собаки.
И Варя снова побрела. Она брела на лай собаки, на шум машины. И этот последний её переход был бесконечен, был тяжёл, но Варя выбралась всё же из леса и увидела огни деревни.
В лагере было тихо, темно. Дача, в которой жил Варин отряд, была заперта, окна закрыты ставнями. Дача стояла неприступная, как крепость, а брать эту крепость у Вари уже не было сил. Она постучала кулаками в дверь, пнула её ногой, толкнула плечом, но дверь не поддавалась, она будто из железа была сделана. И Варя поняла, что весь свой трудный, страшный путь она проделала зря, и заревела от отчаяния, обиды и усталости.
Она не помнит, сколько просидела возле этой двери — может быть, час, два, а может, и десять минут. Она могла сидеть тут хоть сто лет, теперь ей всё равно, — сидеть или идти. Всё ей было безразлично. Она даже не испытала радости, когда услышала чьи-то шаги, когда увидела свет от ручного фонарика. Ну и идёт кто-то, и пусть себе идёт, пусть светит фонариком, если хочется. Варе до него нет никакого дела, она спать хочет, ей холодно, а во сне можно согреться.