Сообщения ДНК написаны с помощью настоящего алфавита. Как римские, греческие и кириллические системы письма, алфавит ДНК представляет собой строго ограниченный набор символов без очевидного значения. Произвольные символы выбираются и комбинируются, чтобы сделать значащими сообщения неограниченной сложности и размера. Как в английском алфавите есть 26 букв, в греческом 24, так же алфавит ДНК является четырехбуквенным алфавитом. Наиболее используемая ДНК выражается через трехбуквенные слова из словаря, ограниченного 64 словами, каждое слово именуется "кодоном". Некоторые из кодонов в словаре синонимичны с другими, поэтому можно сказать, что генетический код является технически "вырожденным".
Словарь преобразует 64 кодовых слова в 21 значение – 20 биологических аминокислот, плюс один универсальный знак препинания. Человеческие языки многочисленны и изменчивы, и их словари содержат десятки тысяч различных слов, но словарь ДНК с 64 словами универсален и неизменен (с очень незначительными вариациями в некоторых редких случаях). Эти 20 аминокислот связаны в последовательности, обычно по нескольку сотен, каждая задает последовательность определенной молекулы белка. Принимая во внимание, что число букв ограничено четырьмя, а число кодонов 64, нет никакого теоретического предела числу белков, которые могут быть записаны различными последовательностями кодонов. Их невозможно подсчитать. "Предложение" из кодонов, определяющих одну молекулу белка, является опознаваемой единицей, часто называемой геном. Гены не отделены от своих соседей (будь то другие гены или повторяющаяся бессмыслица) никакими разделителями, кроме тех, которые мы можем прочесть из их последовательности. В этом отношении они напоминают ТЕЛЕГРАММЫ ЗПТ КОТОРЫЕ НЕ ИМЕЮТ ЗНАКОВ ПРЕПИНАНИЯ ИСПОЛЬЗУЮТ ВМЕСТО НИХ СЛОВА ЗПТ ХОТЯ ДАЖЕ ТЕЛЕГРАММЫ ИМЕЮТ ПУСТОЕ МЕСТО МЕЖДУ СЛОВАМИ ЗПТ КОТОРЫХ ДНК НЕТ ТЧК.
ДНК отличается от письменного языка тем, что острова смысла отделены в ней морем бессмыслицы, никогда не транскрибируемой. "Целые" гены собираются при транскрибировании из значащих "экзонов", отделенных бессмысленными "интронами", тексты которых просто пропускаются считывающим устройством. И даже значащие отрезки ДНК во многих случаях остаются никогда не прочитанными – по-видимому, они являются упраздненными копиями некогда полезных генов, которые существуют поблизости, как ранние черновики глав на загроможденном жестком диске. Действительно, образ генома как старого жесткого диска, ужасно нуждающегося в генеральной чистке, будет время от времени служить нам в этой книге.
Следует еще раз отметить, что сами молекулы ДНК давно умерших животных не сохраняются. Информация в ДНК может сохраняться вечно, но только посредством частого перекопирования. Сюжет "Парка юрского периода", хотя и не глупый, расходится с реальными фактами. Предположительно, в течение короткого времени после бальзамирования в янтаре кровососущее насекомое могло содержать инструкции, необходимые для реконструкции динозавра. Но, к сожалению, после смерти организма ДНК в его теле и в крови, которую он высосал, не сохраняется неповрежденной дольше, чем несколько лет, и всего лишь несколько дней в случае некоторых мягких тканей. Фоссилизация также не сохраняет ДНК.
Даже глубокое замораживание не сохраняет ее очень надолго. Когда я это пишу, ученые выкапывают замороженного мамонта из сибирской вечной мерзлоты в надежде на извлечение достаточного количества ДНК, чтобы вырастить нового мамонта, клонированного в матке современного слона. Я боюсь, что это – тщетная надежда, хотя мамонт всего лишь несколько тысяч лет как мертв. Среди наидревнейших останков, из которых была извлечена читаемая ДНК, есть неандерталец. Вообразите шумиху, если кому-то удастся его клонировать. Но, увы, только отдельные фрагменты его 30 000-летней ДНК могут быть восстановлены. Для растений в вечной мерзлоте рекордом является приблизительно 400 000 лет.
Важная особенность ДНК состоит в том, что, пока цепь воспроизводства жизни не прервана, ее закодированная информация копируется в новой молекуле, прежде чем старая молекула будет разрушена. В такой форме информация ДНК намного переживает свои молекулы. Она возобновляема — копированием — и, поскольку копирование буквально безупречно для большинства ее букв, она теоретически может сохраняться неопределенно долгое время. Большое количество предковой информации ДНК выжило в совершенно неизменном виде, некоторая даже в течение сотен миллионов лет, сохранившись в последовательных поколениях живых тел.
Таким образом, понятно, что летопись ДНК – невероятно богатый подарок историку. Какой историк мог бы осмелиться надеяться на мир, в котором все отдельные особи каждого вида несут в своем теле длинный и детальный текст, письменный документ, передаваемый сквозь время? Кроме того, в нем происходят незначительные случайные изменения, которые бывают достаточно редко, чтобы не испортить запись, но все же достаточно часто, чтобы создать явственные метки. Он еще лучше. Текст не просто произволен. В "Unweaving the Rainbow" я обосновал дарвинистскую необходимость рассматривать ДНК животного как "генетическую Книгу Мертвых": описание предшествующих миров. Из факта дарвиновской эволюции следует, что любое животное или растение, его физическая форма, его наследственное поведение и химия его клеток является закодированным сообщением о мирах, в которых выжили его предки: о той пище, которую они искали; хищниках, от которых они убегали; климате, который они испытывали; партнерах, которых они обманывали. Сообщение, в конечном счете, записано в ДНК, прошедшей через последовательность сит естественного отбора. Когда мы научимся читать его должным образом, ДНК дельфина сможет однажды подтвердить то, что мы уже знаем из его анатомии и физиологии: что его предки когда-то жили на суше. Тремястами миллионами лет ранее предки всех сухопутных позвоночных животных, включая сухопутных предков дельфинов, вышли из моря, где они обитали с момента зарождения жизни. Несомненно, наша ДНК записала этот факт, если мы можем его прочитать. Все в современном животном, особенно его ДНК, а также его конечности и сердце, его мозг и его цикл размножения, может быть расценено как архив, хроника его прошлого, даже если эта хроника – много раз переписанный палимпсест.