Между прочим, последние две возможности могут быть ближе друг к другу, чем кажется. Идея (я приписываю вдохновленный способ ее выразить Стивену Пинкеру) в том, что до изобретения морозильника лучшей кладовой для мяса был живот товарища. Как это? Конечно, само мясо больше не доступно, но доброжелательность, которая за него куплена, будет надежно храниться длительное время в мозгу компаньона. Ваш товарищ будет помнить услугу и возместит ее, когда к нему повернется удача. Шимпанзе, как, известно, любезно делятся мясом. В исторические времена этот вид долговой расписки стал обычным, как деньги.
Особой версией теории "переноски пищи домой" является теория американского антрополога Оуэна Лавджоя (Owen Lovejoy). Он полагает, что самкам часто препятствовали в поисках пищи грудные младенцы, поэтому они не в состоянии были далеко путешествовать и ловко отыскивать еду. Постоянное скудное питание и недостаточная выработка молока задержали бы отнимание ребенка от груди. Кормящие грудью самки бесплодны. Любой самец, снабжающий пищей кормящую грудью самку, ускоряет отнимание от груди ее теперешнего ребенка и быстрее приводит ее к рецептивности. Когда это происходит, она может сделать свою рецептивность особенно доступной для того самца, чье снабжение пищей ускорило этот процесс. Так самец, который может принести домой много пищи, мог бы получить прямое репродуктивное преимущество перед конкурирующим самцом, лишь поедающим то, что находит. Отсюда эволюция двуногости, чтобы освободить руки для переноски.
Другие гипотезы эволюции двуногости обращаются к преимуществам высокого роста, возможно, вертикальная стойка применялась, чтобы осмотреться над высокой травой, или, пробираясь через воду, чтобы держать голову выше. Эта последняя – теория образной "водной обезьяны" Алистера Харди (Alister Hardy), умело отстаиваемая Элайном Морганом (Elaine Morgan). Другая теория, поддерживаемая Джоном Ридером (John Reader) в его очаровательной биографии Африки, предполагает, что вертикальное положение минимизирует воздействие солнца, ограничивая его макушкой головы, которая поэтому снабжена защитными волосами. Кроме того, когда тело не пригнуто к земле, оно может быстрее отдавать лишнее тепло.
Мой коллега, выдающийся художник и зоолог Джонатан Кингдон (Jonathan Kingdon), сосредоточил целую книгу "Lowly Origin" вокруг вопроса развития человеческой двуногости. После живого обзора 13 более или менее различных гипотез, включая те, которые я упомянул, Кингдон выдвигает свою собственную сложную и многогранную теорию. Вместо того чтобы искать непосредственную выгоду от ходьбы в вертикальном положении, Кингдон излагает комплекс количественных анатомических изменений, которые возникли по некоторой иной причине, но облегчили возникновение двуногости (технический термин для подобного рода изменений – предадаптация).
Предадаптацию, предполагаемую Кингдоном, он называет питанием на корточках. Питание на корточках известно у бабуинов на открытой местности, и Кингдон рисует в воображении нечто подобное у наших обезьяноподобных предков в лесу, переворачивающих камни или опавшие листья в поисках насекомых, червей, улиток и другой питательной закуски. Чтобы делать это эффективно, они должны были разрушить часть своей адаптации к жизни на деревьях. Их ноги, на первый взгляд похожие на руки, предназначенные для брахиации, становились более плоскими, формируя устойчивое основание, чтобы приседать на корточки. Вы уже получили намек, к чему клонят его аргументы. Более плоские, менее похожие на руки ступни ног для сидения на корточках позже послужили предадаптацией для вертикальной ходьбы. И Вы, как обычно, понимаете, что это очевидный способ сказать – они должны были "отменить" свою адаптацию к жизни на деревьях, и т.д. – это краткое выражение, которое легко переводится в дарвинистские термины. Те особи, чьи гены оказались способны сделать ноги более подходящими для питания на корточках, выживали и передавали эти гены, потому что питание на корточках было выгодным и помогло их выживанию. Я продолжу использовать краткие выражения, потому что они звучат в унисон с обычным человеческим способом мыслить.
Живущая на деревьях обезьяна, передвигающаяся с помощью брахиации, причудливо выражаясь, ходит вверх ногами под ветвями – в случае атлетичного гиббона бегает и скачет — используя руки как "ноги", а плечевой пояс как "таз". Наши предки, вероятно, прошли через фазу брахиации, и истинный таз поэтому стал довольно жестко связанным с торсом длинными костными пластинами, сформировав прочное, жесткое туловище, которое можно раскачивать как единое целое. Многое из этого, согласно Кингдону, нуждалось в изменениях, чтобы овладеть эффективным питанием на корточках без предковой брахиации. Однако не всё. Руки смогли оставаться длинными. Действительно, длинные руки брахиатора были бы, несомненно, выгодной "предадаптацией", увеличивая предел досягаемости при питании на корточках, и уменьшая частоту, с которой он должен был перемещаться в новое положение. Но массивное, несгибаемое, с высоким центром тяжести туловище обезьяны при питании на корточках было бы неудобным. Таз должен был стать свободным и менее жестко связанным с торсом, а его пластины уменьшиться до более человеческих пропорций. Предвосхищая более поздние стадии аргумента (можно сказать, что в предвосхищении и есть сама суть аргумента преадаптации), это лишь случайно сделало таз более подходящим для ходьбы на двух ногах. Талия стала более гибкой, а позвоночник принял более вертикальное положение, что позволило питающемуся на корточках животному обшаривать руками все вокруг, включая основание плоских стоп и пригнутые к земле бедра. Плечи стали легче, а центр тяжести тела – ниже. И суть в том, что эти едва уловимые количественные изменения и сбалансированные, равномерно распределенные сдвиги, которые произошли с ними, попутно совершили "подготовку" тела к ходьбе на двух ногах.