Только Володи нет с нами. У него единственная ночь в запасе. Иначе отстанет, иначе, как говорится, сойдет с круга. У «Татры» лопнула от мороза центральная труба, и нужно срочно найти сварщика. Вот Володя и бегает по поселку, ищет парня с понятливым сердцем. Именно с понятливым — другой не подойдет, другой не возьмется. Ведь в цистерне, которую Володя тащит на Оймякон, пятнадцать тонн великолепного бензина. И по инструкции варить не положено. Рационалист не возьмется. Здесь нужно только сердце.
А над сопками чистая лунная ночь. Спит крохотный поселок Аркагала. Спит ледяная земля, где черный кусок угля, честное слово, пахнет солнцем далеких времен...
— Говорят, когда-то здесь были джунгли — вспоминаю я чьи-то слова, ворочаясь возле раскаленной печки. Очень верится... С этим и засыпаю.
Утро сегодня ласковое, и все вокруг в серебре. Только космы синего дыма словно длинные шлейфы лежат на снегу: двигатели ребята не выключали.
В Аркагале нам оказывают особое внимание. Это уже стало законом: если уходишь на зимник, и путевку тебе отмечают первому, и в столовой пропускают, и магазин откроют, если там даже учет или еще что-нибудь такое. И на заправку ты приходишь без всякой очереди. И пусть соберется большущая очередь, никто не проронит и слова. Только сзади кто-нибудь сожмет твое плечо: мол, давай, старина, не робей.
— Ты сходи за Володей — просит меня Сашка, — пусть поторопится, а то уж время...
— Где его машина?
— Там, у кузницы.
Я пришел как раз в минуту прощания. Володька, довольный, тряс руку коренастому человеку с удивительно черной бородой.
— Ну, спасибо, Петро.
— Да что там, пустяки!
— Ничего себе пустяки, другой бы и за тысячи не взялся.
Наконец Володя увидел меня и крикнул:
— Вот познакомься с Петром, великолепный мужик.
Петро уверенно протягивает мне огромную руку и смотрит прямо в глаза:
— Петро Решетников, кузнец.
Ударение на последнем слове. Наверное, для него в этом кроется что-то важное. Догадка моя оказалась правильной. Но об этом я узнал позже, в дороге.
Как-то осенней ночью в больницу маленького сибирского городка привезли молоденького цыгана. Он лежал на повозке и зажимал рану рукой. На пальцах кровь и капли дождя. А рядом стоял старый цыган и сосал давно погасшую и полную воды трубку. История оказалась совсем не романтичной и ничуть не похожей на тысячи историй про буйную цыганскую любовь. Все было просто и очень современно, не считая ножа.
Как сказали старые цыгане — Петька задурил. Не ест, молчит и твердит лишь одно: не хочу быть бродягой, уйду.
Парень настаивал, чтобы отпустили из табора, отец и слышать не хотел. И вот однажды в самую резкую минуту подвыпивший старый цыган ударил сына ножом: не мне, так и никому...
Из больницы Петро убежал раньше срока: знал, что табор придет за ним. Работал на целине, был на Кольском полуострове. А десять лет назад приехал в солнечную Аркагалу. И остался. Женился. Уже двое детей в своем доме. И стучит себе молотом в большой кузнице при автобазе.
— Ты понимаешь,— рассказывал мне потом Володя — я заглянул почти в каждый дом, а от меня, как от зачумленного, шарахались:
— Ты что, с ума сошел? Сам говоришь, что у тебя в цистерне авиационный бензин. Взлетишь, и пуговицу не найдут.
Я убеждал, что он холодный, что инструкция составлена для жаркого климата, когда испарения и прочее. Не слышат! Предлагал деньги — не берут. А этот, представляешь, что меня спросил: тебе когда надо-то? И десятку не взял. Ничего не взял. Вот тебе и цыган.
Заезжий человек удивится, встретив на Крайнем севере, допустим, того же цыгана. Старый же колымчанин и глазом не моргнет, если вдруг узнает, что его сосед по квартире испанец. Что же тут такого? На Севере нынче работают представители разных национальностей. Исследования показывают, что из каждых четырех северян трое русских. Из каждых десяти — один непременно украинец. Каждый пятнадцатый — белорус. Здесь услышишь и речь латыша, и веселое приветствие грузина. Меня однажды познакомили даже с французом. В общем, Север многолик. Но у его населения есть одна общая черта — молодость. Средний возраст городского жителя Магаданской области всего двадцать восемь лет. Как говорится, еще не вышли из комсомольского возраста. Пенсионера тут увидишь очень и очень редко. Встретить его на улице — все равно что увидеть в Прибалтике трубочиста — к счастью. Сразу оговоримся, что везет немногим, потому что, по той же статистике, на двадцать работающих приходится всего лишь один пенсионер.