И, убаюкиваемый этой надеждой, онъ тихо погружался въ воду, точно его тянули внизъ тяжелые башмаки. Онъ почувствовалъ во рту соленую горечь. Глаза его ослпли, волны сомкнулись надъ его стриженой головою. Но между двумя волнами образовался маленькій водоворотъ, изъ воды показались дв сведенныя руки, и онъ снова всплылъ на поверхность.
Руки его нмли, голова клонилась на грудь, точно сонъ побждалъ ее. Хуанильо показалось, что небо измнилось: звзды были красны, словно брызги крови. Mope перестало внушать ему страхъ: онъ чувствовалъ желаніе разлечься на волнахъ и отдохнуть.
Онъ вспомнилъ о своей бабушк, которая можетъ быть думала о немъ въ это время. И ему захотлось молиться, какъ тысячи разъ при немъ молилась старушка. «Отче нашъ, иже еси»… Онъ молился про себя, но совершенно безотчетнымъ для него образомъ его языкъ зашевелился и произнесъ такимъ хриплымъ голосомъ, что онъ показался Хуанильо чужимъ:
— Свиньи! Подлецы! Они бросили меня.
Онъ снова погрузился въ воду и изчезъ, тщетно работая руками, чтобы удержаться на поверхности. Кто-то тянулъ его за башмаки, Онъ нырнулъ во мракъ, хлебнуаъ воды, безжизненный и обезсиленный, но самъ не зная какъ, снова всплылъ на поверхность.
Звзды были черны теперь, еще черне, чмъ небо, выступая на немъ чернильными пятнами.
Насталъ конецъ. На этотъ разъ онъ безвозвратно шелъ ко дну. Тло его стало свинцовымъ, и онъ опустился по отвсной линіи, увлеченный своими новыми башмаками. А въ то время, какъ онъ падалъ въ пучину съ разбитыми судами и объденными скелетами, въ его мозгу, все боле заволакиваемомъ густымъ туманомъ, все повторялись слова: — Отче нашъ… Отче иашъ… подлецы! мерзавцы! они бросили меня!
Двойной выстрѣлъ
Открывая дверь своей хижины, Сенто замтилъ въ замочной скважин какую-то бумажку.
Это была анонимная записка, переполненная угрозами. Съ него требовали сорокъ дуро, которыя онъ долженъ былъ положить сегодня ночью въ хлбную печь напротивъ своей хижины.
Вся деревня была терроризирована этими разбойниками. Если кто-либо отказывался подчиниться подобнымъ требованіямі, его поля оказывались опустошенными, жатва погубленною, и могло даже статься, что онъ проснется въ полночь и едва успетъ бжать изъ-подъ рушившейся среди пламени соломенной крыши, задыхаясь отъ удушливаго дыма.
Гафарро, самый сильный и ловкій парень изъ деревни Русафа, поклялся обнаружить личность разбойниковъ и просиживалъ ночи напролетъ въ засад въ тростник или бродилъ по тропинкамъ съ ружьемъ въ рук. Но однажды утромъ его нашли въ канав съ пронизаннымъ пулями животомъ и отрубленною головою… Вотъ и разберите, кто это сдлалъ.
Даже въ валенсійскихъ газетахъ писалось о томъ, что происходило въ этой деревн, гд зпирались съ наступленіемъ ночи вс хижины, и воцарилась такого рода паника, что каждый искалъ только своего спасенія, забывая о сосдяхъ. И при всемъ этомъ дядя Батистъ, алькадъ даннаго узда въ округ, металъ громъ и молнію каждый разъ, какъ власти, уважавшія его, какъ силу во время выборовъ, говорили съ нимъ объ этомъ дл, и уврялъ, что его и его врнаго альгуасила Сигро вполн достаточно, чтобы справиться съ этою напастью.
Несмотря на это, Сенто не пришло въ голову обратиться къ алькаду. Къ чему? Онъ не желалъ выслушивать пустого хвастовства и вранья.
Достоврно было лишь то, что съ него требовали сорокъ дуро и, если онъ не положитъ ихъ въ хлбную печь, то сожгутъ его хижину, ту самую, на которую онъ смотрлъ уже, какъ на сына близкаго къ погибели. Стны этой хижины сверкали близною. Крыша была изъ почернвшей соломы съ крестиками на углахъ. Окна были выкрашены въ голубой цвтъ. Надъ входною дверью вился виноградъ, напоминая зеленыя жалюзи, сквозь которыя проникалъ солнечный свтъ, отливая яркимъ золотомъ. Кусты герани и лилій окаймляли жилище и охранялись тростниковой изгородью. А за старою смоковницею находилась хлбная печь, сложенная изъ глииы и кирпича, круглая и сплющенная, словно африканскій муравейникъ. Это было все достояніе, гнздо, гд укрывалось то, что онъ любилъ больше всего на свт — его жена, трое ребятишекъ, пара старыхъ лошадей, врныхъ товарищей въ ежедневной борьб за хлбъ, и блая съ рыжими пятнами корова, ходившая каждое утро по улицамъ города, гд она будила народъ печальнымъ звономъ бубенчиковъ, въ то время какъ изъ ея всегда полнаго вымени выдаивали молока на шесть реаловъ.
Сколько пришлось положить труда на обработку небольшого клочка земли, который вся семья, начиная съ прадда, орошала своимъ потомъ и кровью, чтобы сколотить пригоршню дуро, которые Сенто хранилъ въ горшечк, закопанномъ подъ кроватью! И онъ позволитъ вырвать у себя сорокъ дуро!.. Онъ былъ миролюбивъ; все деревня могла потдвердить это. Онъ ни съ кмъ не ссорился изъ за поливки полей, не ходилъ въ кабакъ; у него не было ружья, которымъ онъ могъ бы хвастаться. Единственнымъ его желаніемъ было много работать ради Пепеты и трехъ ребятишекъ. Но разъ хотятъ ограбить его, онъ суметъ защищаться. Господи Іисусе! Въ спокойствіи добродушнаго человка пробуждалось бшенство арабскихъ купцовъ, которые позволяютъ бедуинамъ избивать себя, но превращаются въ львовъ, какъ только коснутся ихъ имущества.