нчивая нынешним временем. Ничего необычного: город-государство рос, возвеличивался, вступал в войны, порождал мудрецов, покорял соседей, чтобы затем вступить в очередной период упадка. Владетель уже собирался бросить это бесполезное занятие, как вдруг его взгляд зацепился за строки: «Через море это в те времена возможно было переправиться, ибо еще существовал остров, лежавший перед тем проливом, который называется на вашем языке Геракловыми столпами. На этом-то острове, именовавшемся Атлантидой, возникло удивительное по величине и могуществу царство, чья власть простиралась на весь остров, на многие другие острова и на часть материка..."* Сердце Эвмела забилось так сильно, что он не сразу смог выдохнуть. Сомнений быть не могло: в документе писалось о его погибшей родине. Атлант глубоко вздохнул и заставил себя продолжить читать. «И вот эта вся сплоченная мощь была брошена на то, чтобы одним ударом ввергнуть в рабство и ваши и наши земли, и все вообще страны по эту сторону пролива. Именно тогда Афины явили всему миру блистательное доказательство своей доблести и силы: всех превосходя твердостью духа и опытностью в военном деле, государство сначала встало во главе эллинов, но из-за измены союзников оказалось предоставлено самому себе, в одиночестве встретившись с крайними опасностями и все же одолело завоевателей и воздвигло победные трофеи"*. Выходит, Местор и остальные погибли. При этом известии Эвмелу стало горько. Он надеялся, что несмотря на беду, низвергнувшую Атлантиду в пучину вод, прославленное войско атлантов выжило и сумело захватить Афинский акрополь. Теперь же его надеждам пришел конец. Значит, из всего рода остались только трое: он, Тартес и Эврифея. Царь взглянул на свиток. Тот был датирован сто третьими Олимпийскими играми - более девяноста Олимпиад назад *. Эвмел был потрясен. Он лихорадочно схватил лист и принялся искать. «Я расскажу то, что слышал, как древнее сказание из уст человека, который сам был далеко не молод». «Когда же он стал расспрашивать о древних временах самых сведущих среди жрецов, ему пришлось убедиться, что ни сам он, ни вообще кто-либо из эллинов почти ничего об этих предметах не знает». Наконец владетель наткнулся на описание самого острова и его появления. Согласно ему, Атлантида возникла девять тысяч лет назад. Эвмел не поверил глазам. Провел пальцам по буквам, словно желая стереть их. Девять тысяч лет назад. Как... как это возможно? Конечно, он подозревал, что Орес помог им отправиться в завтрашний день. Об этом говорило все: и то, как сильно изменились Афины, и новые, неизведанные раньше наречия, и странные одежды, и чужие народы, и самое главное - карты на корабле Анаксагораса. Но Эвмел предполагал, что они очутились не больше чем на пару сотен лет впереди от момента гибели острова. Девять тысяч лет! Теперь понятно, почему афиняне так странно смотрели на них при любых расспросах об Атлантиде. Для них это давно минувшее прошлое, настолько давно, что они уже похоронили его в своих свитках и забыли о покойном в своем невинном благоденствии. Девять тысяч лет. Впервые за все годы осознанной жизни ему захотелось заплакать. Все погибло и ничто не сможет воскресить мертвых. Ничто и никто. Да и как воскрешать то, что рассыпалось в прах? Атлантиды нет, словно никогда и не было. И теперь они одни. Совсем одни. Даже если у брата с женой народятся дети, им придется заключать союз с чужаками, а значит, кровь атлантов будет разбавляться до тех пор, пока не исчезнет совсем. Издав глухой стон, Эвмел наклонил голову вниз, упершись в стену. С этого дня его жизнь теряла всякий смысл. Все мечты, желания, мысли - все разбилось о стену, воздвигнутую временем. Библиотека наверняка была построена совсем недавно. Это могло означать только одно: Анаксагорас ошибся, сказав, что начерченный им на песке рисунок был точной копией хранилища Мусейона. Прародители Атлантиды умерли слишком давно, чтобы оставить свои знания в месте, созданном несколько столетий назад. Он бросил было свиток на пол, но затем поднял, сам не зная зачем. Вышел в коридор. Из помещения напротив лился все тот же тусклый свет. Взгляд владетеля остановился на нем; чуть дальше, западнее, светился ещё один дверной проем. Что-то в этой картине было неправильным. Атлант собрался было уходить, но мысль засела в его голове противным червем, остановив хозяина в последнее мгновение. Он вызвал в памяти заученный рисунок, и только потом понял, что напротив комнаты, где находился проклятый документ, должно быть не одно, а два помещения. А это значило... Опрометью бросившись назад, Эвмел первым делом посмотрел на западную стену. Как же он сразу не заметил - она единственная была лишена полок. Царь снова взобрался на стол. Надеясь на чудо, он положил ладони по обе стороны от колеблющегося пламени. Светильник презрительно качнулся к нему, словно кивая на глупость чужака. - Не то, это не то, - пробормотал Эвмел. Атлант слез и тщательно обыскал пол. Ничего, совсем ничего. - Думай же, думай, - приказал он себе, вставая. Где-то должен быть механизм, открывающий тайник. Где? Эвмел задумчиво прислонился спиной к стене. От чаши с горящим фитилем сверху веяло теплом. Стена внезапно вздрогнула и поехала внутрь. От неожиданности владетель чуть не упал. Невидимая доселе дверь сделала полуоборот, и открыла маленькое темное помещение. Внутри стоял алтарь, с точностью повторявший тот, что находился в святилище Клейто. *** Тартес очнулся не сразу. Голова саднила; тот, кто бил, не пожалел своих сил. Архонт лежал на полу со связанными за спиной руками. Поворочавшись, Тартес с третьей попытки уловчился сесть. Тело ныло, словно его волокли по земле. Он осмотрел место, куда попал. Маленькая, темная, грязная комната. Никого. За крепкой дверью - ни звука. Где же Эврифея? Атлант молился, чтобы с женой ничего не случилось. Он ругал себя за глупость. Вся надежда на старшего брата; Эвмел вернется на пристань и непременно отыщет их. Но что, если Эвмела самого схватили? Тогда им конец. Мысли, одна горше другой, точно злые пчелы, вонзались в разум Тарта. Внезапно за дверью раздался скрип; послышался звук отпираемого засова, и в темницу вошел улыбающийся, хитро прищурившийся старик. - Анаксагорас! - архонт сразу узнал его. - Вот как вы обращаетесь со своими гостями! Старик растянул рот в отвратительном оскале. - Надо бы уточнить, достопочтенный Тартес, что, будучи гостями, вы украли кое-что. И сейчас я смиренно прошу вернуть вас эту вещь. Заметьте: смиренно. Тогда Луций с превеликим удовольствием отпустит и вас, и вашу драгоценную супругу. «Украли? Не иначе, как Эвмел постарался, - понял атлант. - Так вот почему мы так спешно покинули корабль!». С запозданием Тартес понял, что Эврифея тоже у них. И еще этот треклятый Луций... Не зря он так не понравился брату! Равнодушно, стараясь не показать гнева, царь ответил: - К сожалению, лодка, которую мы взяли у вас, разбилась в шторме у берегов Мисра. Если она так ценна для Луция, мы можем возместить её стоимость золотом. Старик расхохотался. - Я не о лодке говорю, уважаемый Тартес, и вам это прекрасно известно. Мне нужен ящик, который забрал, по всей видимости, ваш брат. Но дело ваше; скоро вернется Луций; он умеет развязывать языки лучше меня. Подумайте об этом; не хотелось бы расстраивать вашу прелестную супругу. Архонт побледнел; если римлянин возьмется пытать Эврифею, он, Тартес, не продержится и до заката. Анаксагорас учтиво поклонился и вышел, хлопнув на прощание дверью, оставляя атланта наедине с его тяжелыми думами.