та цикад. Воины разошлись по шатрам, предоставив товарищам нести стражу за них. Кое-где еще неугомонные наемники допивали сладкое вино под неуклюжие непристойные шуточки, гоплиты наводили блеск на своих коротких мечах, но большинство уже погасило костры и отправилось на боковую. Наконец и последние, самые заядлые болтуны, решили всхрапнуть перед завтрашним смотром, и над лагерем воцарилась полночная тишина. ...Немые черные тени выскользнули из темноты почти одновременно, и их стальные кинжалы мгновенно нашли свою цель. Часовые упали на землю, не издав ни одного звука. Спустя миг огненная молния разрезала наискосок потемневшее небо. Зажжённая стрела вонзилась в купол шатра, словно безмолвный убийца. Следом полетели её пылающие сестры, несущие смерть на горящем оперении. Шелковистая ткань занялась мгновенно, и среди ночной тишины послышались первые крики. Безымянный мечник, вопя во всю глотку, катался по земле, пытаясь сбить пламя с одежды. Люди метались среди дыма и огня. Многие успели выскочить наружу, прежде чем их становища обрушились. А затем сверху, с зачищенных холмов, обрушилась лавина греческого войска. Афиняне постарались на славу. Они бросили в атаку весь цвет своих воинов. Ряды греков местами светились незнакомыми доспехами союзников из соседних государств - против ярма Атлантиды восстали многие порабощенные страны. На стороне акрополя были внезапность - и численный перевес. Хорошо обученное войско атлантов вмиг превратилось в смятенную толпу. Греческие копья вонзались в неё, словно горячий нож в слоеный пирог. Большинство погибали, даже не прикоснувшись к мечу. Главный военачальник Местора Адонис только и успел схватить топор и выскочить наружу, когда его шатер с треском обвалился, погребая под собой доспехи и прочие, не столь важные вещи. Кругом раздавался гомон и рев обожженных, со сна не понимающих, что происходит вокруг. Адонис кинулся к стану царя Местора. Несколько горящих стрел вонзилось в загон с лошадьми. Первыми не выдержали норовистые жеребцы архонтов - один из них, испугавшись пылающего дерева, принялся ломать ограждение. Другие встали на дыбы. Вскоре взбунтовался весь табун, и с изгородью было покончено. Почуяв свободу, боевые кони в безумии носились по лагерю, ища выход среди огромных костров. Один из них пронесся совсем близко от Адониса, опрокинув наемного мечника на землю и буквально затоптав его задними копытами. С трудом пробившись сквозь царящую неразбериху, военачальник ворвался к Местору, содрав завесь у входа. Единственного взгляда на лужу винного цвета под лежавшим на полу безвольным телом было достаточно, чтобы понять, что одного из самых влиятельных людей Атлантиды больше не существует. Адонис огляделся по сторонам. Золоченый шлем правителя с высоким гребнем лежал на столе, доспехи были аккуратно развешаны, рядом висел красивый резной рог - подарок Эвмела. Военачальник колебался недолго - спустя мгновение шлем с опущенным забралом уже красовался на его голове. Подняв царский рог к губам, он трижды дунул в него что есть мочи. Тревожный звук раскатился по лагерю, поднимая тех, кто еще мог встать к оружию. Атланты, заслышав его, встрепенулись. - Братья! За мной! - закричал он изо всех сил, выбегая из становища. Боевой жеребец Местора был все еще тут - крепко привязанный к хитро прикрученным кольям, он бешено брыкался, стараясь сбросить с себя узду. Адонис одним рывком вскочил на коня, срубив привязь топором, и понесся прямо на врага. Гордо поднятый золотой шлем заметили не только атланты - афиняне сразу окружили военачальника, не давая ему пробить брешь в их кольце. Копьеносцы, услышав призыв рога, хватали свое грозное оружие, гоплиты вовсю размахивали мечами. Даже наемники, и те рубились насмерть - красные зарницы за холмами, там, где находился весь флот, ясно показывали, что их ждет впереди. Везде, где мелькал золотой шлем правителя, в людей, уже павших духом, вселялись из ниоткуда силы, и они вновь брались за оружие. Никто даже не раздумывал, отчего архонт Местор прибавил в росте и ширине - всех ослепляла надежда. Черный жеребец топтал горящие полотнища рушащихся шатров, скача во весь опор. Но новые и новые волны афинян мешали выбраться атлантам из пылающей западни. Дым ел глаза и не давал вдохнуть полной грудью. В чаду свои били своих, не имея возможности разглядеть толком противника. Взбесившиеся и ржущие животные топтали копытами и греков, и атлантов. Огонь продолжал сжимать лагерь тугим обручем. Коварный враг постепенно утрачивал превосходство. Бойня продолжалась уже более получаса, а победитель так еще и не определился. Чужаки, пришедшие на греческую землю, не собирались умирать так просто. Многие пытались вырваться на холмы, в бешенстве и страхе круша неприятеля десятками. Адонис с размаху снес наполовину голову нападавшему. Рассек топором плечо другому, ударил по брюху третьему. Его руки обагрились кровью, а кольчуга запачкалась чужими мозгами, когда он неудачно раскроил вражеский череп. Но опустевшие места заполнялись новыми греками, а помощи ждать было неоткуда. Атланты начали сдавать позиции. Растерянность и беспорядок, вызванные внезапной атакой и придушенные звуками рога, прорывались с новой силой. Рьяно наседавший на Адониса противник свалился мешком. Из-за его спины возник Линос - афинянин, продавший свою родину за любовь. - Ты? - удивлению воина не было предела. Он-то полагал, что именно тот и заманил их в ловушку. Но расспрашивать было некогда - Линос молча кивнул, и помог ему расчистить дорогу от бывших сородичей. «Мы еще поборемся», - мрачно подумал Адонис, скача вокруг горящих шатров. Жеребец брыкался под ним, и он внезапно почувствовал усталость. Издалека были видны верхушки факелов, в которые превратились могучие корабли. Военачальник взглянул на них, и ненависть к грекам утопила слабость в его сердце. Он перехватил топор покрепче и ринулся в атаку. ...Спустя два часа место становища атлантов обернулось адом. Трупы, наваленные один на другой, под ногами сражающихся воинов и разбежавшихся лошадей, превратились в кровавое месиво. Пламя перекинулось на подсохшую за знойный день траву и дочерна выжгло землю в ложбине. Запах горелого мяса, крови смешался с дымом сожженного дотла лагеря. Искореженные тела, вывернутые конечности, вспоротые животы с кишками, вывалянными в грязи и чужой крови, кости, нелепыми осколками торчащие из мертвецов, казались страшным человеческим болотом. Потери были огромны. Погибли почти все союзные отряды греческого войска. От самой хваленной афинской силы остались одни воспоминания - выжил в основном только арьергард, находившийся преимущественно на возвышенностях и потому не принимавший непосредственного участия в сражении. Атланты, которым нечего было терять, бились насмерть, и на каждого погибшего чужеземца приходилось с пять-шесть греческих воинов. Непобедимого флота Атлантиды тоже больше не существовало. Вся тысяча с лишним кораблей горела ярким трескучим пламенем, освещая прибрежную полосу, усеянную погибшими из числа караульной сотни. Несколько старейшин из афинского ареопага смотрели на мертвую долину, над которой курился дым. - Надо добить раненых, - вяло сказал один. - Ты еще предложи обобрать их пояса, - сплюнул под ноги другой. - Сжечь это проклятое место, и дело с концом. - Мы сожгли там все, что можно, - набычился первый. - Как прикажешь поджигать трупы? - Он дело говорит, - вмешался третий. - Надо прислать сюда рабов - пусть заложат больше сухих дров. Иначе на падаль сбегутся хищные твари. Нам это ни к чему - рядом-то с городом. Афиняне постояли немного. Остатки великолепного войска тем временем строились в небольшие отряды. Узенький серп месяца окончательно спрятался за набежавшие тучи: все произошедшее внизу ему явно было не по нутру. До рассвета оставалось несколько часов. В это самое время, далеко за морем, на прекрасном острове, осыпанном благостью богов, в нутре святилища Клейто, тихо шевельнулась серебряная стрелка. Темная половина Ореса очнулась, пробужденная смертью от долгого сна.