Гость невольно любовался этим человеком. Вдруг с острой жалостью понял: несмотря на то что речь Онегина дышала независимостью, а в осанке сквозила надменность, — он был очень одинок, раним и беззащитен. В словах его иногда ощущалось какое-то застарелое и едкое чувство обиды…
Скоро филолог узнал ее причину. В России не признавали Онегина как исследователя-пушкиниста, отказывались печатать его статьи, считали дилетантом. Аккуратно поставив книги на полки, он с горечью сказал:
— Петербургская Академия наук купила у меня музей за десять тысяч единовременно и по шесть тысяч ежегодно до самой моей смерти. Думают, старый, так умру скоро… — Александр Федорович быстро отошел от шкафа и, уставя палец в сторону гостя, почти прокричал: — А я думаю: «Шалишь, госпожа Академия! Уж теперь-то я вгоню тебя в расход». И заладил жить еще лет двадцать! — Его стальные глаза сверкнули невеселой усмешкой.
Но гневная вспышка быстро погасла, он сел в кресло, крепко потер лоб, виновато проговорил:
— Простите…
За окном стих уличный шум, Париж засыпал. Старик полулежал в кресле, прикрыв глаза. Молодой ученый собрался откланяться. Онегин остановил его движением руки:
— Не думайте, что познакомились с неудачником. Верю, отечество вспомнит мой труд и умножит богатство. Хотя, должно быть, это будет не скоро… Но я счастливый человек!
Александр Федорович поднялся, подошел к окну, обернулся и… филолог поразился тем, как побледнело его лицо, а глаза стали яркими, огненными.
— Хотите, — отрывисто произнес Онегин, — хотите услышать, как читал свои стихи Пушкин? Современники и друзья Пушкина читали мне в его манере. Ну так назовите любое стихотворение.
Громадное волнение этого человека передалось и его гостю, он сказал первое, что пришло в голову:
— «Заклинание».
Онегин с удовлетворением произнес:
— А‑а! И вы тоже любите его! — Взял с полки томик стихов, перелистал, показал страницу. На полях против «Заклинания» аккуратно старческим почерком было написано карандашом: «Чудо!».
Он встал у стола, на котором лежала маска Пушкина, помолчал. И вдруг обеими руками закрыл себе лицо и горячо, страстно начал:
Онегин читал с пафосом, раскачиваясь всем корпусом, не отрывая рук от лица, удивительно разнообразно модулируя своим сильным, хотя уже глуховатым голосом, придавая особый оттенок каждой строке, каждому слову, скандировал не резко…
Окончив последнюю строфу, он продолжал стоять, закрыв руками лицо, но уже неподвижно. И вдруг отбросил прочь руки и коротко засмеялся. Засмеялся, но из глаз катились слезы.
— Да, только и был один поэт — Пушкин! — уверенно произнес он.
Онегин рассказал своему гостю и подробности встречи с Дантесом.
Убийца великого поэта не дожил до 100‑летия Пушкина всего 4 года. Он умер в городе Сульц в 1895 году в возрасте 83 лет. Женатый на Екатерине Гончаровой (сестре Наталии Николаевны), Жорж Дантес имел от нее трех дочерей и сына. Одна из дочерей — Леония-Шарлотта, по выражению Онегина, была «девушкой необыкновенной». Во французской семье, во французской обстановке, не видя и не зная русских, она изучила русский язык. Как вспоминал ее брат, Леония обожала Россию и больше всего на свете — Пушкина! У нее часто бывали вспышки непонятного для окружающих гнева, чередовавшиеся с мрачной печалью. Однажды во время такой вспышки она назвала своего отца убийцей. И больше никогда не говорила с ним. В своей комнате на месте иконы Леония повесила портрет Пушкина. Любовь к Пушкину и ненависть к отцу привели ее к нервному заболеванию. Она скончалась совсем молодой.
…Тогда, в феврале 1887 года, А. Ф. Онегин пришел к Дантесу, чтобы задать ему лишь один вопрос. Увидев трясущегося старика, Онегин не разжалобился. Вот он, прервавший великую жизнь. Дважды убийца. Прямой и суровый, как правосудие, Онегин спросил: