— Пилюли приняли?
Обе головы согласно кивнули.
— Температура?
— Тридцать шесть и восемь, — ответил Джобби.
— Тридцать шесть и семь, — солгал Нико.
В это утро он так и не вынул термометра из кармана. Но, к счастью, Ортензи торопился и явно не собирался устраивать тщательную проверку.
Дорис все не звонила, и это волновало Нико куда больше, чем вызов в амбулаторию. Первым его побуждением было позвонить нотариусу Алоизи, в конторе которого работала: Дорис. Но он так и не снял трубку — нотариус этот — порядочная скотина, он не терпит, когда его подчиненные в рабочее время беседуют по телефону по личным делам.
Наконец подошел час дня, и зазвонил звонок на обеденный перерыв. Нико сунул бумаги в письменный стол и бегом спустился вниз, в огромную столовую министерства. В столовой еще почти никого не было — лишь двум служащим удалось опередить его. Но очень скоро к автоматам-распределителям нельзя будет пробиться. К Нико подошел Джобби.
— Ты что берешь?
— Молоко и компот-ассорти.
— Ты что, спятил? Я возьму бифштекс с жареным картофелем.
— Не мучай меня, Джобби. ВМО и так отравило мне все существование. Подумай только, сегодня вечером я должен пройти медицинскую проверку на содержание никотина в крови.
— Скверные дела, Берти.
— Да, представляешь, а я как назло в последние дни дымил, как турок. Теперь жди штрафа. И все этот гнусный тип из ВМО, на которого я утром. наткнулся в элибусе. Я не допустил никаких нарушений, но он все равно донес на меня в Главную контрольную комиссию. Ну, попадись он мне еще раз, придушу, как цыпленка.
Они устроились в углу, спиной к объявлению, напоминавшему всем членам ВМО старинное изречение медиков салернской школы:
Стул хороший по утрам жизнь продлит надолго вам.
С год назад Нико, собрав множество подписей, обратился с официальным прошением о том, чтобы этот плакат сняли со стены, но получил от начальства отказ.
Молоко пахло карболкой, и все же Нико, давясь, проглотил три стакана и закусил компотом-ассорти. Потом с завистью уставился на Джобби: бифштекс, похоже, был из натурального мяса, а от жареного картофеля исходил соблазнительнейший аромат. Нико резко отодвинул стул.
— Дай мне газету, Джобби, я поднимусь наверх.
Он захватил с собой бутылку молока и, низко опустив голову, вышел из столовой.
Дорис нервно прохаживалась по коридорам почты. Время от времени она подходила к большому столу в холле и, окинув рассеянным взглядом счета и телефонные бланки, впивалась глазами в большие электрочасы. Обычно Нико не опаздывал. В девять Дорис не на шутку забеспокоилась. Дробно стуча каблуками, она покружилась у входных дверей, то и дело поглядывая на стрелки электрочасов. «Наверно, не придет. Наверно, с ним что-то случилось, и он не придет. Подожду еще минут пять и уйду». Взгляд ее упал на окошко с надписью: «Заказные письма». Дорис принялась писать на стекле: «Да, нет, да, нет. Придет, не придет, придет, не придет». Нет, он не придет, с ним что-то стряслось. И в тот же миг появился Нико. Он был бледен, глаза возбужденно блестели, а галстук, как всегда, съехал набок.
— Что случилось, Нико?
Он ничего не ответил. Взял ее под руку и повел к выходу.
В этот час виа дель Корсо была похожа на растревоженный муравейник; толпы народу у витрин и перекрестков, сплошные заторы; по четырем эстакадам еле ползли левакары.
— Позвони домой. Скажи, что сегодня ты поужинаешь со мной, — сказал Нико, останавливаясь у дверей бара.
— Но мы же договорились! Что-нибудь случилось, Нико?
— Позвони и не задавай лишних вопросов. Я зверски проголодался. Съедим пиццу, выпьем по бутылке пива и прямиком на Вилла Боргезе.
Дорис вошла в телефонную будку и тут же позвонила родным.
— Но потом ты мне все объяснишь, — сказала она, беря его под руку.
— Конечно, конечно.
Они свернули на виа Фраттина, и Нико увлек Дорис в небольшой бар, помог ей взобраться на высоченную табуретку в глубине пустого, очень узкого зала.
Они ели молча. Нико уминал пиццу с такой жадностью, словно голодал целую неделю. А Дорис легонько постукивала вилкой по тарелке. Она грустно, с материнской нежностью смотрела на Нико, следя за тем, как ритмично двигаются его челюсти и пульсирует жилка на виске. Ребенок, самый настоящий ребенок. А иногда он казался ей каким-то особым существом, не подвластным общепринятым правилам. Она не проронила ни слова, пока Нико не кончил есть. Насытившись, Нико отодвинул тарелку, вытер губы бумажной салфеткой, скатал ее в шарик и бросил в тарелку. Затем стал рыться в карманах в поисках сигарет.