С другой стороны, я все же унаследовал склонность к ясным символам и не собирался от нее отказываться. Костюм Люцифера, к примеру: я его придумал, Дорис кольнула меня за пошлость, и я порадовался ее насмешкам, не забывая о том, что доставлю себе и другое удовольствие, облачась в избранный наряд.
В общем, я бы сказал, что я человек дружелюбный. Да, дружелюбный. В общении с миром — за единственным исключением своей собственной семьи, по отношению к которой я непримирим, — это моя обычная и характерная черта.
Итак, уверив еще раз друг друга в своих добрых чувствах, мы пошли за костюмами в магазинчик, который я приглядел ранее. Потратив часть денег из бумажника незнакомца, я заказал потрясающий наряд Сатаны с хвостом, вилами и всем прочим, после чего предложил Дорис тоже подобрать себе что-нибудь, чтобы внести аванс сразу за два костюма. Владелец бумажника, видно, недурно зарабатывал — во всяком случае, наличности у него с собой было немало.
Но Дорис воротила нос.
— Нет, — сказала она. — Мне нужно что-то другое. Оригинальное.
— Ну, так думай, — подытожил я.
В субботу, когда я отправился за своим костюмом, благая мысль ее еще не осенила. Но она поклялась, что к моему приходу что-нибудь сотворит.
— Ну да, — недоверчиво сказал я, — обернешься старой простыней. Призрак прошлого Рождества.
— Вот увидишь, — пообещала она.
А когда я воротился со своим дьявольским нарядом, Дорис была одета с головы до ног во все черное. Можно подумать, она окунулась в бочку с черной краской. Голову обтягивал черный чулок, как у грабителей из комиксов, открытой оставалась лишь нижняя часть лица, которая, в свою очередь, была прикрыта маленьким квадратным зеркальцем, каким-то чудом прикрепленным на уровне носа.
Посмотрев на нее, я не увидел практически ничего. Все кругом черное — единственное, на что наткнулся мой взгляд, — мое собственное отражение в зеркальце.
— Ладно, сдаюсь, — сказал я, моргнув несколько раз. — И кем же ты будешь?
— Тобой, — произнесла она из-за зеркальца.
— А?
— Ну, то есть любым, кто будет, говоря со мной, глядеть на меня.
Я посмотрел в зеркальце и увидел себя.
— Ну, Дорис, это нечестно. Тебе нужно быть кем-то.
— А я и есть кто-то. Я — это ты. И потом, неплохая экипировка для вора, а?
Я разочарованно взирал на сверток со своей дьявольской одеждой, запоздало представляя себе, как буду пробираться в ней по темным верхним залам усадьбы. Несомненно, Дорис была куда более изобретательна.
Однако менять что-либо уже не представлялось возможным. Кроме того, мой костюм нравился мне и по некоторым другим причинам. Так что, когда мы этим вечером появились в начале десятого в нашем фамильном особняке, я под верхней одеждой был весь в красном, а Дорис — в черном.
На приглашениях, разумеется, не стояло никаких имен, это испортило бы главную забаву — попытки угадать, кто есть кто. Наше я вручил Кибберу, противному старику, который неимоверно давно служил у нас, и мы с Дорис влились в живописную толчею главного зала.
По случаю празднества из него убрали всю обстановку, кроме небольших диванчиков вдоль стен, против дверей. Искрились массивные люстры, на стенах висели барельефы всяческих знаменитостей, а в дальнем углу возвышался привычный оркестр, игравший на всех благотворительных вечерах, устраиваемых моими родителями. (Это уменьшало налоги и было вполне по-деловому, верно же?) Повсюду шумела пестрая толпа гостей, наряженных всевозможными типажами: от Пирата Джона Сильвера до Последнего Летнего Лепестка; кролик танцевал с лисой, почтальон болтал с почтовым ящиком.
Дорис немедленно привлекла внимание. Люди подходили к ней, спрашивали, кого она представляет, и неизменно получали в ответ: «Вас». Вопрошавший секунду стоял оторопев, потом до него доходил смысл сказанного, и он удалялся в восхищении.
Наконец я отвел ее с танцевальной площадки и зашептал в ухо:
— Помнишь, когда-то давно ты мне рассказывала о первой заповеди хорошего вора, которую завещал тебе отец. Помнишь?
— Будь неприметным, — ответила она.
— Так-то вот.
— Не умничай. — И она ткнула меня кулаком в бок. Чуть позже я танцевал со своей сестрой Юджиной.