— Обещаю, — вздохнула я.
— Ну хорошо, у меня теперь осталось последнее дело — и конец.
— Мистер Рош, вы имеете в виду?
— Да. Если я его найду, я с ним поговорю. Хотя едва ли это необходимо. — Улыбнувшись, он распрощался и отбыл.
Я закрыла дверь. Это хорошо, что он не видит особой нужды беседовать с Рошем. Переговорить с ним ему было бы затруднительно: Роша сейчас предстояло похоронить под именем Эдварда Каннингэма, поскольку обугленные останки в сгоревшем офисе были опознаны так.
Стал ли бы Рош действительно раскручивать это дело о растрате, как он кричал? Ну, теперь это вопрос чисто риторический, хотя три месяца назад он меня здорово прижал и вынудил составить такой отчаянный — но и довольно-таки хитроумный — план, чтобы выбраться из всей этой кутерьмы. Единственной проблемой было — сохранится ли замороженное тело в течение трех месяцев, требующихся на подготовку, но пожар позволил ее решить.
В гостиной она поднялась с дивана и спросила:
— Что это за вздор про брата в Калифорнии?
— Планы поменялись. Я была слишком уж невинна, а ты слишком уж нехороша. Без брата Фрейзер мог бы тут крутиться и навязывать свою помощь. А другая мисс Уилсон должна вернуться из Греции через две недели.
— Это все хорошо, — сказала она, — но откуда же появится этот брат? Ты же знаешь, у нее — у настоящей мисс Уилсон то есть — никого нет.
— Знаю. — Это одна из главных причин, почему была нанята мисс Уилсон (помимо нашего с ней общего сходства), — тот факт, что у нее нет родственников, дал нам возможность спокойно использовать ее квартиру на время моего перевоплощения.
— Ну так что же? — спросила моя жена. — Как ты обойдешься с братом?
Я стащил седой парик и с громадным облегчением почесал голову.
— Братом стану я, — сказал я. — Между нами поразительное фамильное сходство.
— Ты просто уникум, Эд, — покачала она головой. — Таких больше нет.
— Да уж, — отвечал я. — Милейший человек.
Победитель
Уордмэн стоял у окна и смотрел, как Ревелл шагает прочь от зоны.
— Идите-ка сюда, — позвал он репортера. — Сейчас вы увидите Сторожа в действии.
Репортер обошел письменный стол и остановился рядом с Уордмэном.
— Кто-то норовит сбежать? — спросил он.
— Совершенно верно, — Уордмэн расплылся в довольной улыбке. — Вам повезло. Нечасто они рыпаются. Может, этот парень специально для вас расстарался.
На лице репортера появилось выражение тревоги.
— Разве он не знает, что произойдет?
— Разумеется, нет. Пока не испытает на собственной шкуре. Смотрите.
Ревелл, вроде бы, никуда не торопился; он шел к лесу на дальнем краю пустоши. Прошагав ярдов двести за пределами зоны, он чуть наклонился вперед, а еще через несколько шагов обхватил руками живот и согнулся пополам вроде как от боли, но тем не менее продолжал идти своей дорогой. Он спотыкался все чаще и чаще, однако ухитрялся не падать и добрался таким манером до опушки леса, где, наконец, рухнул наземь и застыл без движения.
Благодушие Уордмэна вдруг куда-то улетучилось. В теории Сторож нравился ему гораздо больше, чем в практическом приложении. Подойдя к столу, он позвонил в лазарет и сказал:
— Пошлите людей с носилками в восточном направлении. Там на опушке леса лежит Ревелл.
Услышав это имя, репортер встрепенулся.
— Ревелл? — переспросил он. — Так вот кто он. Тот самый поэт?
— Если можно величать его писанину поэзией, — ответил Уордмэн, презрительно скривив губы. Ему доводилось читать так называемые «стихотворения» Ревелла. Бред, сущий бред.
Репортер снова выглянул из окна.
— Я слышал, что он арестован, — задумчиво проговорил он.
Высунувшись из-за плеча репортера, Уордмэн увидел, что Ревеллу удалось подняться на четвереньки, и он с великими мучениями ползком тащится к лесу. Но санитары с носилками уже трусцой нагоняли его. Уордмэн наблюдал, как они поднимают ослабевшее от боли тело, пристегивают его ремнями к носилкам и несут обратно в зону.
Когда они скрылись из поля зрения, репортер спросил:
— Он поправится?
— Полежит пару суток в лазарете. Думаю, он потянул несколько мышц.
Репортер отвернулся от окна.
— Это было очень наглядно, — с опаской проговорил он.
— Кроме вас, такого не видел еще ни один посторонний, — сказал Уордмэн и снова самодовольно ухмыльнулся. — Как это у вас зовется? Сенсация?
— Да, — садясь, ответил репортер. — Сенсация.