— Нет, сэр, — ответил Джуниор безжизненно, но с колотящимся в груди сердцем.
— Джуниор? — Это была мама. Она стояла в проходе между гостиной и кухней, и руки ее, словно бледные пауки, вцепились в дверной косяк. Ее глаза перебегали с мальчика на мужчину. Сквозь гром телевизионного смеха Джуниор мог слышать тяжелое, размеренное дыхание отца. — Не пора ли тебе идти спать? Как думаешь?
Молчание затягивалось. А затем отец сказал:
— Мама дело говорит. — И выпустил плечо сына.
Когда Джуниор шагнул к коридору, что вел к его комнате, отец произнес:
— Знаешь, кто такая «мать», Джуниор? Это женщина, которая двадцать лет делает из мальчика мужчину для того, чтобы другая женщина за двадцать минут превратила его в дурня.
Джуниор двинулся дальше. Его внутренности дрожали. Он сделал еще три шага, когда отец мягко сказал:
— Запри сегодня ночью дверь комнаты.
Джуниор замер, скованный ужасом. Эти слова произносились не очень часто, но Джуниор понимал их значение. Он посмотрел на маму, которая, казалось, стала как-то меньше в размерах. Ее кожа приобрела болезненно-серый оттенок.
— Запри дверь, — повторил отец, пялясь в экран телевизора. — И помолись перед сном, ладно?
— Хорошо, сэр, — ответил мальчик, прошел к себе в комнату и запер дверь.
Позже он лежал в кровати и таращился в потолок, на покрытую трещинами штукатурку. Утром он мог притвориться, что ему приснился ужасный кошмар. Мог притвориться, что не слышал за стеной приглушенный голос отца — резкий, повелительный — и слабые возражения матери. Мог притвориться, что не слышал, как отец орал, чтобы она смеялась, смеялась, наполняла дом своим смехом; все требовал и требовал смеха, пока она не закричала. Мог притвориться, что затем оттуда не доносились шлепки ремня, и стук опрокинутой лампы, и яростный скрип кровати, и рыдания матери в тишине, что наступила после.
Улыбнись, Джуниор.
УЛЫБНИСЬ, Я СКАЗАЛ!
Скрипя зубами, он лежал в ночи, затопившей дом, и тьма извивалась внутри него.
Когда он поднялся с кровати, уже снова светило солнце. Отец исчез, прихватив чемоданчик и желтый блокнот. Мама приготовила Джуниору завтрак. Большинства побоев видно не было — только разбитая губа. Суетясь на кухне, мама улыбалась и смеялась хрупким смехом. Когда она спросила у Джуниора, чем он думает сегодня заниматься, тот ответил, что у него есть планы.
Из дома он ушел пораньше и отправился в тайное место. Миновал красный «Шеви» — кастрированного жеребца, торчавшего на обочине. Эдди Коннорсу потребуется кое-что покруче гаечного ключа, чтобы прочистить топливопровод. Он продолжил шагать вдоль улицы, на которой солнечный свет перемежался тенями. Весь путь он проделал в одиночку.
Какое-то время Джуниор стоял на крыше водонапорной башни и любовался шпилями Готэм-Сити. Фабричные трубы извергали дым, магистрали бурлили транспортом, жизнь шла своим чередом. И было не важно: псих твой папаша или нет.
Джуниор открыл люк цистерны и в ту же секунду услыхал голос.
— Привет, Джуниор! Эй, я тут, внизу!
Джуниор подошел к краю башни и посмотрел вниз, на зеленую землю. Там стоял Уолли Манфред в своих футболке и шортах. На сей раз из кроссовок выглядывали красные носки. Уолли ухмылялся, и солнце искрилось на линзах очков. Он помахал Джуниору рукой.
— Я тебя вижу!
Джуниор ощутил, как его глаза сузились. Ощутил как плоть лицо плотно обтягивает череп — череп его отца. Ощутил, как внутри него, точно темный цветок, распускается гнев, исторгавший наружу черные семена.
— Я за тобой следил! — крикнул Уолли. — Обдурил тебя, верно?
Джуниора затрясло. Это была секундная дрожь — возникла и тут же угасла. Однако она походила на глубинное землетрясение и оставила трещины в его фундаменте.
Тайное место обнаружили. Его уединенная обитель была теперь не только его. На этой земле он не владел больше ничем, кроме хранившихся внутри цистерны игрушек.
— Что ты там, наверху, делаешь? — спросил Уолли.
Джуниор заставил свое лицо расслабиться. Вылепил из разгоряченной плоти улыбку. Разомкнув уста, произнес:
— Залезай.
— Это сюда ты все время ходишь? Ну и высотища!