Мальчишка замялся. Молчание тянулось. Бурунц свернул еще одну папироску.
— Конечно, я и сам должен бы знать. У меня под боком в карты играют, воровство происходит. Прозевал я.
И опять Норайр ничего не ответил. В темноте слышалось его прерывистое дыхание.
— Вот мы говорим: «Искупить прошлое»…- Огонек в руке участкового прочертил плавную линию и снова исчез в кулаке.- А это что значит? Ты должен уяснить — с нами тебе интереснее или с теми, кто пакостит. Говоришь: «завязал узелок»… Так этого, по-моему, мало. Ты в глазах людей доверие заслужи! — Он поднялся.- Ладно. Завтра мы и сами поищем картежников и любителей кур. Кое-что начинает проясняться. А сейчас — собирайся. Что тебе здесь ночевать? Ты, оказывается, удобство любишь, у меня переночуешь.
Норайр не шевелился. Изменившимся, ломким голосом спросил из темноты:
— Значит, не верите мне?
— Сказал — верю.
— А ночевать все-таки у вас? А можно мне, если вправду вы верите, отлучиться? Можете отпустить?
Бурунц подумал:
— Не я тебя сажал. Да и вообще не очень-то по закону тебя задержали. Отпустить можно. Только какой тебе смысл?
— Так я ведь тоже на кого-то держу в уме. А возможно, там и не виноваты. Выяснить надо.
Он говорил приглушенно, отойдя в дальний угол комнаты, и явно чего-то не договаривал.
— А ты со мной посоветуйся.
Норайр долго надевал телогрейку.
— Не верите, тогда и не надо,- сказал он спокойно.- Я не доносчик, товарищ уполномоченный.
— Ладно,- досадливо поморщился Бурунц,- иди куда хочешь! Ты не доносчик, ты еще, видать, просто дурак.
Выскользнув на улицу, Норайр огляделся: не следят ли за ним. Но Бурунц ушел в другую сторону. Вокруг было пусто.
Слегка кружилась голова. Это оттого, что почти целый день проведен взаперти. Он постоял у дома, глубоко и полно дыша.
Вдруг на противоположной стороне улицы мелькнула тень. «Не доверяют все же, следят…» Он скрипнул зубами. Но нет, это не Бурунц… Другой человек, имевший на него права, приближался, пересекая дорогу…
— Норик? — Голос был тоненький, неуверенный.
Потом Норайр почувствовал, что холодные пальцы схватили его руку. Дуся припала к его груди.
— Ну, чего ты, чего?-счастливо бормотал он.
— А я решила: всю ночь не уйду! — Дуся и плакала и смеялась.- Тебя совсем отпустили, да?
— В общем, отпустили…
— Товарищ Бурунц вступился, да?
Норайр пошел по улице, ведя девушку за собой. Держав в ладони ее маленькую шершавую руку. И как же ему нравилось, что она так покорно идет за ним! И ни о чем не спрашивает. Можно увести ее хоть на край света. Пойдет, не откажется. Что было у него в прежней жизни? Ничего! А сейчас есть Дуся. И Бурунц еще спрашивает — с кем интереснее!
Норайр остановился, притянул девушку к себе. Та снова без сопротивления прижалась к его груди. Бережно поцеловал ее.
— Что же теперь делать будем, а, Норик?
Он был мужчиной, ему надлежало решать все за двоих. Властно приказал ей:
— Домой иди.
— А ты?
— Потом и я. Дело есть.
— А какое дело, Норик?
Выяснить кое-что. Потом узнаешь.
По голосу его она почувствовала неладное.
— Ой, Норик… ты к этим хочешь, кто кур взял, да?
Он отстранил ее и пошел не оглядываясь. Только у
поворота задержался на секунду. Дуся все стояла посреди дороги. Крикнул ей:
— Ступай, дома меня жди!…
А Бурунц в это время шагал по переулку. Ругал себя: зачем отпустил мальчишку? Вдруг еще что случится — опасность какая-нибудь. Сунется парень выяснять, а его там прижмут… Но ведь и не пускать нельзя. Что сделаешь? Уж такая юность ему выпала. И, чтоб дальше среди людей по-человечески жить, очиститься надо. Что-то такое надо, чтоб люди по-новому его оценили. А если опасность-он сам должен преодолеть. Хотя, впрочем, ничего особенно уж худого не будет. Примерно можно представить себе, с кем он столкнется…
Привычно обходя в темноте лужи, Бурунц думал: пожалуй, надо было сказать парню, что известно — давно известно участковому уполномоченному,- с кем Норайр играл в карты и кто с ним расплачивался курами. Вот только, что куры с фермы, этого Бурунц не знал, да и Норайр, конечно, не знал. Надо было сказать… Что уж испытывать мальчишку — и так он весь трепещет, как воробышек в кулаке. И ведь как обиделся, что его заподозрили в воровстве! Это хорошо, что он обиделся, очень хорошо…
Немало еще придется с этим парнем повозиться, прежде чем из него человека сделаешь. А пока надо ждать выговора — и это самое меньшее! — за то, что не дал хода делу о пропавшей козе. Не сможет теперь начальник оставить без внимания рапорт. Первый будет выговор в жизни Бурунца…
Возле клуба горел свет — фонарь на столбе. Точнее это была электрическая лампочка в молочном плафоне. Но все почему-то называли ее фонарем.
При свете Бурунц увидел бабушку Сато и подошел к ней.
— Не нашли? — спросила бабка.
Она горестно зацокала языком. Ей-то хуже всего досталось. Словно детей у нее отняли — так уж она привыкла находиться среди курочек. А в этот раз пришла утром, зовет: «Цып, цып, цып»- а в птичнике ни звука. Хоть бы один петушок прокукарекал — уж так бы бабка обрадовалась…
Она могла говорить без умолку. Начать ей было легче, чем закончить. Бурунц перебил ее:
— А вот, бабушка, однажды ночью вы видели Норайра с курицей. Белой курицей с фермы. Так вы после этого проверяли свое хозяйство, верно?
Бабка заторопилась. Как же, пересчитывала! Три раза она пересчитывала, и все разный результат получался…
— Между тем можно было не пересчитывать,- загадочно проговорил Бурунц.- Ведь эти куры при вас, бабушка, в карты проигрывались.
Она сразу умолкла и со страхом взглянула на участкового уполномоченного.
— И прежде, бабушка, чем попасть к Норайру, они побывали в руках Размика, вашего племянника…
Бабка помертвела. Тяжело дыша, привалилась к столбу. Свет падал теперь на ее седые волосы и жалобно искривленное лицо,
— Не знала…- шепнула она.
— А надо бы знать! — Голос Бурунца прозвучал жестко и неприязненно.- Размик-то с вами живет. Вы его к себе взяли после смерти отца-матери.
Соглашаясь, бабка кивала головой и плакала.
— Единственный родной мне…- Бормоча, она все оглядывалась, как будто и теперь важно было, чтоб никто ее не услышал.- Я только потом узнала. Поздно я поняла, Степан… Когда поняла, то и про Норайра никому не сказала, что видела ночью с курицей… хотела охранить племянника…
— Не очень-то вы молчали про Норайра! Как произошла кража, именно вы первая стали на него след наводить!
— Велели мне это, Степан. Размик велел…- Она подняла руки к голове и стала раскачиваться, дергая себя за волосы.- Да разве я думала, Степан, что до такого дойдет! — выкрикивала она в отчаянии.
Бурунц хотел задать ей еще какой-то вопрос, но в это время со стороны дороги послышался крик. Так еще никто и никогда не кричал в Урулике. И, бросив старуху, Бурунц побежал в темноту…
Все же Норайр плохо знал Дусю. Она не могла уйти домой. И, как только он исчез из виду, пошла за ним, стараясь остаться незамеченной. Это ей удалось, но Норайра она упустила. Теперь бродила от дома к дому, ступая по лужам. Вот где-то здесь он свернул в проулок…
Вдруг Дуся услышала голоса и остановилась под окном. Один голос определенно принадлежал Норайру, другого она что-то не узнавала.
Притаившись, она слушала.
— И на меня стали клепать, да?
За окном захохотали:
— Так ведь ясно было, что участковый тебя выручит! Ты пей, пей!
— И про Бурунца интересовались — когда он уезжает,- это чтобы в его отсутствие все обстроить?
— Пей! Тебя ведь отпустили, чего еще хочешь?
— Ловко вы все это… А кто с тобой на пару работал?