Но что-то изменилось с прошлого года. Тогда Палан бежал, ничего не сознавая. Сейчас мгновенно ловил взглядом землю, кусты, деревья, и когда заметил впереди каменную осыпь, — сразу понял, что делать.
Мелкие камни лежали на крутом откосе, как серая застывшая река. Палан вынесся к ней и вдруг круто прыгнул в сторону, вбок.
— Ага!..
Мчавшаяся по пятам медведица не смогла повернуть. Она выскочила на осыпь, камни дрогнули — и загрохотали вниз, таща за собой зверя.
Медведица рвалась из этого потока, крутилась, но камни сыпались быстрей и быстрей. Обвал стремительно рос.
Палан зарядил и вскинул ружье. Эхо полоснуло в горах, как свистящая плеть. Когда оно смолкло, обвал уже застыл. Мертвые лапы лежали на мертвых каменных волнах…
— Вот и все, — сказал Палан.
Сворачивая цигарку, он стал подниматься обратно к поляне. Он дышал легко и спокойно и опять улыбался своей знакомой, беспечной улыбкой.
Лончаки все еще сидели на кедре.
— Эй, вы! — крикнул им Палан. — Я не возьму вас, глупых. Но вы не ходите к моей отаре и не трогайте красную калину. Она ведь совсем не вкусная!
Он стоял на поляне, веселый, уверенный, и вся тайга — с ее бегучими ручьями, с туманом в сырых ущельях, с тяжелой и темной травой, оплетенной ежевичником, — слушала, как смеется рыжий охотник.
Лушка Сапогова
Кирилл хотел быть человеком твердым и поэтому неприятный разговор с матерью провел коротко.
— Знаешь, мать, — сказал он, — я отпрашиваться сегодня не стану. Свои дни рождения я отмечал уже девятнадцать раз, а самостоятельно работать начинаю впервые. Это одно. А второе — ты пойми: как же может стройка остаться без руководителя?
Мать слушала, подперев щеку ладонью; лицо у нее было неподвижное, грустное, только укоризненно покачивались в ушах длинные, с зелеными камешками серьги. Казалось, что она не слушает Кирилла, а смотрит, как эти серьги отражаются, неярко вспыхивают в никелированом кофейнике, стоявшем перед нею на столе.
И все же Кирилл знал, о чем она думает. Наверное, она впервые сейчас поняла, что сын вырос, стал серьезным, взрослым человеком, у которого свои, взрослые обязанности.
— В общем, так, — закончил Кирилл, поднимаясь со стула. — Я не отпрашиваюсь. Чтобы тебя утешить, я, пожалуй, надену праздничный костюм. Но вернусь домой как всегда — ровно в половине седьмого.
— Возьми чистый платок в шкафу, в нижнем ящике, — сказала мать и вздохнула.
На разговор и переодевание ушло лишних десять минут. Поэтому Кирилл не завернул, как обычно, в киоск за газетами, а направился прямо к ТЭЦ.
В эти часы дорога была шумной. Кирилл еще не привык ходить по ней и с любопытством приглядывался: к машинам, велосипедистам, толпам народу.
Мимо него вереницей катили порожние самосвалы; на выбоинах они приседали и словно подбрыкивали широкими резиновыми лапами. Почти в каждой кабине мелькал цветной платок: шоферы везли на работу своих подружек.
Интересно было следить и за велосипедистами; прежде Кирилл не замечал, что они такой компанейский народ. У перекрестка велосипедисты останавливались и, чтобы не повалиться набок, обнимали друг дружку за плечи.
Пешеходы шли тоже необычно: по цехам, как на демонстрации. Вот сгрудились вместе монтажники в промасленных, будто мокрых комбинезонах; вот нестройной толпой бухают в резиновых сапожищах бетонщики;, вот идут пестрые, пыльные от известки штукатуры…
Непривычная дорога вызывала у Кирилла какие-то совсем новые, неожиданные мысли. Он смотрел на нее и думал, что когда-нибудь и эти сотни машин, и эта армия людей будут в его распоряжении.
Ну да, сейчас он прораб, строит незаметный домишко, в котором откроется баня. Но ведь это лишь начало… У Кирилла есть и способности, и силы, и желание; в институте все говорили, что он талантлив, что у него большое будущее… И он верит этому. Самое главное — знать, что в жизни тебя ждут не мелкие, незаметные делишки, а настоящие свершения, высокие цели… Тогда появляются и силы!
Настроение у Кирилла было превосходное; он шагал, чуть спружинивая на носках, откинув назад круглую, маленькую голову, — и легко, будто играючи, обгонял шедших впереди рабочих.
Его стройка была у въезда на территорию ТЭЦ. Она виднелась прямо с дороги — рыжая кирпичная коробочка, насквозь пробитая голубыми квадратиками окон.
Прищурясь, Кирилл посмотрел на нее. Да, честно говоря, не очень внушительно… Особенно рядом с остальными сооружениями.
Левее, вдали, отчетливо рисуется эстакада; богатырскими воротами вознесся мостовой кран, колоссальные опоры держат провисшие от тяжести, еще не потерявшие блеска провода. А над всем этим, заняв полнеба, стоит еще недостроенное, но уже и теперь огромное, здание главного корпуса ТЭЦ. На его фронтоне светится силуэт белого голубя, выложенный из мраморных плиток.