Внезапно заклятие пало. Я оторвал глаза от этого порабощающего, злобного лица, и ко мне мгновенно, как вспышка света, пришло озарение. Сила этого существа была только ментальной — только благодаря этому моих злосчастных родичей тянуло сюда, но однажды, слава богу, один из них освободился от силы ужасных глаз монстра! Я должен стать жертвой скрюченной мумии? Моя правая рука взметнулась вверх, ударив тварь между глаз. Раздался тошнотворный хруст; мертвая плоть подалась под моей рукой, когда та схватила безликого упыря и бросила его на покрытый костями пол. Взмокнув от пота и бессвязно бормоча от жуткого отвращения, я увидел, как даже после второй смерти движутся заплесневелые останки — отрезанная рука ползла через ткань на раздробленных пальцах; нога стала дергаться в гротескном, нечестивом ритме.
С криком я бросил зажженную спичку на ненавистный труп, я кричал даже когда открыл портал и выбежал из гробницы в нормальный мир, оставляя за собой тлеющий костер, в котором обугленное сердце страшным голосом по-прежнему слабо стонало будто реквием над тем, что когда-то было Джереми Стрэнджем.
Теперь гробница разрушена, а вместе с ней и лесные могилы, и все сокрытые камеры, и рукописи, служившие напоминанием о навязчивых ужасах, которые никогда не могут быть забыты. Ибо земля скрывает безумие, а сны — отвратительную реальность, и чудовищные твари обитают в смертельных тенях, скрываясь и выжидая, чтобы захватить души тех, кто вмешивается в запретное.
Перевод: Кирилл Луковкин
Звездный бродяга
Robert Bloch. "The Shambler from the Stars", 1935
Рассказ входит в межавторский цикл «Мифы Ктулху. Свободные продолжения»
Во всем этом виноват один я. Из-за меня на нас свалился этот непредвиденный ужас, моя глупость принесла нам гибель. Мое признание ничего теперь не дает. Мой друг мертв, и я, чтобы избежать участи худшей, чем смерть, должен последовать за ним. До сих пор я непрерывно прибегал к алкоголю и наркотикам, чтобы смягчить боль воспоминаний, но настоящий покой обрету только в могиле.
Перед тем как уйти, я хочу рассказать свою историю, чтобы она послужила предостережением тем, кто может совершить такую же ошибку и коих может постичь та же участь.
Я — автор фантастических рассказов. С раннего детства я был пленен тайной, очарован неведомым. Безымянные страхи, удивительные сны, странные, полуинтуитивные фантазии, посещавшие мой разум, всегда навевали на меня могучее и необъяснимое очарование.
В литературе я шел извилистыми тропинками вместе с По, пробирался по непроходимым областям устрашающих звезд с Бодлером и погружался в глубочайшие зеленые бездны безумия древних легенд. Хилый талант рисовальщика толкнул меня на попытку изобразить создания чужого мира, населявшие мои кошмары. Это и смутная интеллектуальная тенденция, водившая моим карандашом, пристрастили меня к самым темным областям музыкальной композиции: симфонические акценты «Данс Макабр» нравились мне больше всего. Скоро моя внутренняя жизнь стала шабашем различных чудовищных страхов.
Во всем остальном мое существование оставалось довольно тусклым. Детство в школе и юность в лицее прошли очень быстро. Со временем я вдруг заметил, что все более и более погружаюсь в жизнь безденежного отшельника, в жизнь спокойную, философскую, с моими книгами и грезами.
Но человеку нужно на что-то жить. Физически и интеллектуально неспособный к ежедневной работе, я искал дорогу, призвание. Экономический кризис довел мое существование почти да крайней черты, и я едва не впал в нищету. Вот тогда я решил писать.
Я достал старую пишущую машинку, пачку дешевой бумаги и несколько листов копирки. Выбор сюжета меня не заботил: что может быть лучше в области безграничного, неуправляемого воображения? Я собирался писать рассказы об ужасах, о страхе, о смерти. Как велика была моя наивность!
Первые же попытки показали всю глубину моих заблуждений. Я был весьма далек от поставленной перед собою цели. Мои сны, такие живые, на бумаге превращались в печальный хаос тяжеловесных прилагательных, и я не мог найти слов, чтобы объяснить восхитительный ужас неведомого. Мои первые рукописи были всего лишь пустяковыми и ненужными документами, и несколько журналов, специализировавшихся в этой области, единодушно отказались от них.
А мне надо было жить. Медленно, но верно я начал выправлять свой стиль и идеи. Я старался расширить свой словарь, улучшить манеру письма, экспериментировал со словами и оборотами речи. Это была тяжелая работа. Скоро а узнал, что такое работать до седьмого пота. Наконец один из моих рассказов был принят. Потом второй, третий, четвертый… Я овладел ремеслом, и будущее, кажется, начинало мне улыбаться. С легким сердцем вернулся я к своим грезам и возлюбленным книгам. Мои рассказы давали некоторое материальное благополучие, пока еще довольно хилое, но мне хватало. Это длилось недолго. Честолюбие и безумная идея погубили меня.