Тут и мама как раз вернулась:
— Лимонад закончился. Нашла всего один кувшин. Знаю, как вы к такому относитесь, преподобный, но…
— Хвала Всевышнему! — Преподобный выхватил у нее кувшин и сделал мощный глоток.
— Вы хорошая женщина, и я очень вам признателен, — сказал он маме и ретировался.
— Эй! — окликнула его мама. — А что вы думаете делать с дедушкой?
— Не бойтесь, — ответил преподобный. — Положимся на силу молитвы.
И умчался по дороге, только пыль столбом.
— Черт возьми, да он же кувшин утащил! — буркнул дедушка. — Как по мне, так полагается он только на одну силу — кукурузный виски.
Мама глянула на него, и, разразившись слезами, убежала в дом.
— Что это с ней? — удивился дед.
— Не обращай внимания, — сказал я. — Сьюзи, ты стой здесь и отгоняй от дедушки мух, а мне надо кое-что сделать.
И я ушел в дом.
Не успел я переступить порог, как в голове созрело решение. Сердце надрывалось видеть, как мама ревет во всю глотку.
— Что нам делать? Что нам делать? — причитала она в кухне, повиснув на папе.
— Ну, полно, Адди, уймись, — поглаживал тот ее по плечу. — Рано или поздно все образуется.
— Так жить попросту невыносимо, — всхлипнула мама. — Если дедушка не образумится, однажды утром мы спустимся к завтраку, и увидим перед собой скелет. А что скажут соседи, когда увидят мешок костей на моем милом крылечке? Сраму не оберемся — вот что!
— Выше нос, мам, — сказал я. — У меня идея.
— Какая такая идея? — Мама перестала плакать.
— Я решил прогуляться в Долину Привидений.
— В Долину Привидений? — Мама так побледнела, что даже веснушки исчезли. — О, нет, нет, боже…
— Помощь есть помощь, откуда бы ни исходила, — пожал я плечами. — Сдается, выбора у нас нет.
Папа глубоко вздохнул:
— А ты не боишься?
— Только не днем. Кончайте беспокоиться. До темноты вернусь.
И я выбежал через заднюю дверь.
Я перемахнул через ограду и помчался через поле к речке. Задержавшись, выкопал свинью-копилку, спрятанную в бурьяне у скал, перешел вброд воду и направился к высокому лесу.
Добравшись до сосенок, я чутка сбавил скорость, чтобы осмотреться. Не было ни единой тропинки, потому что ее никто не протоптал. Даже днем люди старались держаться отсюда подальше: слишком уж тут темно и тоскливо. Я так и не увидел в кустах ни одной мелкой твари и даже птицы сторонились этого места.
Впрочем, я знал, куда идти. Только и требовалось, что перевалить хребет. Прямехонько у подножия, в самом глухом, темном и тоскливом месте находилась Долина Привидений.
В Долине Привидений была пещера.
А в пещере жила жрица вуду.
По крайней мере я рассчитывал найти ее там, но, когда на цыпочках спустил к большой черной дыре в скалах, не увидел ни одной живой души. Лишь тени роились вокруг.
Жуткое местечко, спору нет. Я старался не обращать внимания на зуд в ногах. Им хотелось дать драпака, но я не собирался так просто сдаваться.
— Эй! Есть кто-нибудь? Встречайте гостя, — обождав немного, закричал я.
— Хто? — проухал сверху чей-то голос.
— Я, Джоди Толивер.
— Хтооооооо?
Насчет птиц я ошибся, потому что с ветки у пещеры на меня глазел большущий филин.
Затем я опустил взгляд и — на те! — из щели в скалах выглядывает колдунья.
Я никогда ее не видел, но ошибки быть не могло. Она оказалась крошечным, тоненьким, как тростинка, цыпленочком в платье из сермяги, а лицо под широкополым капором было черно, как уголь.
— Фигня, сказал я себе. Было бы чего бояться. Это просто маленькая старушка, делов-то.
Она посмотрела на меня, и я увидел ее глаза. Они были гораздо больше, чем у той совы, и вдвое ярче.
Ноги начали зудеть, что дурные, но я встретил ее взгляд:
— Здрасьте, жрица.
— Хтооооооо? — снова проухал филин.
— Это молодой Толивер, — объяснила колдунья. — У тебя что, вата в ушах? Летел бы ты заниматься своими делами, а?
Филин искоса на нее посмотрел и убрался. Колдунья вышла из пещеры.
— Не обращай внимания на Амвросия. Он слегка непривычен к компании. Только и видит, что меня да летучих мышей.
— Что еще за летучие мыши?
— Пещерные. — Колдунья расправила платье. — Прошу прощения, что не приглашаю внутрь, но у меня дома такой бардак. Собиралась убраться, но то одно, то другое — сначала Мировая война, будь она проклята, затем сухой закон, черт бы его побрал, вот руки и не доходят.