- Алан, ты должен научиться хорошо разговаривать! Иногда совершенно непонятно, что ты хочешь сказать.
- Я стараюсь, Джина, но бывает так, что мой язык становится толстым и неповоротливым, не слушается, и тогда я слышу то, что вылетает изо рта, но это бывает совсем не то, что я хотел сказать. Тогда я сержусь, и от этого говорю ещё хуже, но ничего не могу с этим поделать.
Это была чистая правда. Когда маленький Алан по каким-то причинам приходил в возбуждение, то обнаруживал, что не может подобрать нужного слова, и злился, что его не понимают. Он объяснял своему телу, что оно должно подчиняться ему, что оно должно служить своему хозяину и признавать над собой его власть. Но язык часто оказывался непослушен и произносил совсем не то, что Алан хотел сказать. В такие минуты Алан приходил в ярость. Он начинал размахивать руками, из его рта брызгала слюна и он убегал от собеседника, прерывая разговор на полуслове, и ругая самого себя.
Джина вздохнула и произнесла с огорчением:
- Ты ведь мог бы родиться другим! Таким, как все остальные люди. И делал бы всё то, что делают другие люди каждый день.
Эта мысль так поразила Алана, что он надолго замолчал, не в силах осознать её полностью. Наконец он произнёс:
- Джинн, а почему я такой?
Джина внимательно посмотрела на Алана:
- Я не знаю, Алан! Видно, господь решил почему-то сделать тебя таким! Человеку не дано понимать дела Господа, но нужно принимать всё таким, какое оно есть! - Джина повторила слова пастора Келли, услышанные на проповеди.
Алана не устроил такой ответ, и он принялся, по мере своих сил, стараться думать об этом. Ночью он увидел странный и ужасный сон. Он видел себя стоящим на носу большого парусного корабля, одетым в старинную одежду, с треуголкой на голове. Он ощущал запах моря, пьянящую свежесть ветра, вкус соленых брызг на губах. Он чувствовал звериный азарт, будоражащее кровь возбуждение, когда вглядывался вдаль, видя на горизонте силуэт корабля. Вокруг него бегали люди, таская верёвки, багры, лестницы, а он кричал во всю глотку:
- Пошевеливайтесь, черти! Вот там наша добыча! Живее! Готовьтесь к абордажу!
Алан чувствовал опасность, которая наполняла его жизнь смыслом, ощущал волны злобы и жестокости, захлестывающие мир вокруг. Он видел дикий оскал азарта и алчности на жутких лицах вокруг него, слышал залпы корабельных пушек, вопли и улюлюканье своей команды, когда их корабль приближался к другому, большому кораблю, который они так долго догоняли. Оттуда доносились крики, слова команд, матросы ставили какие-то щиты на борт судна, таскали по палубе тюки и ящики, суетилось множество людей с оружием, среди них мелькали женские платья. Алан слышал, как вокруг него раздавались свист, хохот, крики:
- Леди, мы идём к вам!
- Вон та, в красном, моя!
- А я возьму себе капитана!
- Готовьте ваши сундуки, жирные обезьяны!
- Прекрасный день, чтоб умереть!
- Режь испанцев! Господь, храни Англию!
Алан услышал свой злобный и яростный крик, когда он бросался с саблей в числе других на захват судна! Он тотчас проснулся, крича уже от страха, и потом лежал вспотевший, тяжело дыша от ужаса, а мама со слезами и тревогой спрашивала его, что с ним случилось, и потом сидела до утра возле его постели.
Утром Алан уговорил Джину сходить с ним на холм, видный за лужайкой из окон их дома. Джина согласилась. Всю дорогу она рассказывала ему о птицах и бабочках, живущих в их краях и летающих теперь вокруг них, пока они шли по дороге. Алан слушал с удивлением, потом спросил:
- Джин, у тебя не болит голова, когда ты запоминаешь так много?
Джина долго и весело смеялась, потом ответила, что уже привыкла так много запоминать, потому что учится.
- Ты ведь тоже занимаешься у пастора Келли! - Сказала она. - И ты привыкнешь на занятиях запоминать! Тогда твоя голова уже больше не будет болеть!
Разговаривая так, они дошли до холма. Взобравшись на вершину, Алан замер от восхищения! Его глазам открылась великолепная цветущая долина, уходящая вдаль, в бесконечное синее небо, подёрнутое дымкой облаков! И вокруг него и Джин было только бескрайнее сияющее небо!
- Я - птица! Я - птица!! – Закричал Алан, бегая и широко расставив руки, как крылья. – Джина! Я лечу!!
Джина весело смеялась, глядя на него, придерживая свою шляпку от порывов налетающего летнего бриза.
- Я лечу!!! – Кричал Алан всему миру вокруг и махал руками!
Вокруг холма тянулись аккуратные чёрные участки вспаханной земли, вдалеке, в долине, паслись стада, стрекотали кузнечики, на все голоса пели и щебетали птицы. Ветер стих, Алан и Джина сели, и молча любовались этим великолепием. Понемногу Алан стал замечать, как затихали звуки вокруг, как где-то стала играть негромкая, еле различимая чудная музыка, а весь мир окрашивался в золотой цвет! И всё вокруг изменялось: свет, цвета, запахи, сердце сжимала какая-то непостижимая радость. Он чувствовал любовь, присутствие чего-то большого и прекрасного, и начал видеть весь мир не таким, каким он виделся любому другому человеку. В небо от земли поднимались огромные сверкающие белые дуги, светящиеся столбы, пронзающие тучи, в них били извилистые молнии и от этого вспыхивали искры, по небу и земле пробегали волны света. Все это дышало, двигалось, пульсировало, жило своей особенной, непонятной жизнью. Алан был заворожен. Он чувствовал себя причастным к великим и необъяснимым таинствам. Он видел наяву, как работает этот гигантский механизм, поддерживающий жизнь здесь и связывающий её с другой жизнью, более сложной, которая есть там, в небе. Сидя здесь, на холме, он видел, как работает это соединение того, что приходит на землю, и того, что уходит из неё в бесконечное небо, но не понимал смысла. Он изо всех сил пытался понять значение того, что видел, но не мог.