Отпуск
Александр Шуванев
Дело давнее, армейское, что-то вспомнилось пригорюнилось. Служил я, на Дальнем Востоке в начале семидесятых двадцатого века, в Отдельном Танковом Пограничном Десятом Десантном Батальоне. Служба не тяготила, так как служил в доблестном взводе подвоза, и мы бывало часто находились в разъездах и скучать не приходилось. Со мной часто выезжал по хозяйственным делам заместитель по хозяйственной части капитан Зинкин Николай Илларионович мой земляк из Мордовии. Понравилась ему моя исполнительность, послушание и он добился для меня отпуска на родину к родным. Майор Кучумов согласился, надо сказать, что они, с капитаном Зинкиным, капитаном Ярошевским были участники Великой Отечественной Войны и относились к нам молодым солдатам, как к детям послевоенного времени. Собраться солдату, только подпоясаться и вскоре зам. ком. Взвода Валитов мой лучший друг уже вёз меня в Иман, по дороге мы пели песню - ,,у калитки вишня белоснежная цветёт’’. Вскоре мы были уже на вокзале, расставания не долги и Валитов уехал по делам. Заглянув в расписание, узнал, что до поезда пять часов ожидания. И тут ко мне подкатила бабка с загадочным видом начала рассказывать: - У меня дочь больна нимфоманией и ей врачи приписали лечение с мужчиной, не можешь ли ты солдатик помочь нашей беде? – Не раздумывая долго, я согласился всё равно до поезда надо время коротать, даже не представляя, что у них за нимфомания такая приключилась. Так мы с бабкой оказались около её дома и тут мне она объясняет, что я должен с её дочерью близость поиметь, но так как дочка стеснительная мне нужно глаза завязать. Солдату терять нечего, и я согласился, вошли в дом налево русская печь, занавешенная занавесками и приступки на неё, всё как полагается. Бабка говорит: - Сейчас завяжу тебе глаза, погоди немного, как скажу пора, так и полазий на печь-то, там и найдёшь дочку-то, а я уж уплачу тебе за лечение-то. – Завязала она мне глаза, погодя немного кричит: - Пора! Солдатик! – Залез я на печку, нащупал дочку и приладился было уже лечить. Как вдруг, слышу отворилась дверь, и кто-то кряхтя протопал в дальний угол. Тут меня пронзила мысля, а на ком это я лежу-то? Срываю повязку, впотьмах ничего не видать, отодвигаю занавеску, гляжу, на бабке лежу, а в углу дед сидит один валенок в руке, другой на ноге, кричит: - Ах ты! Шельма! Опять за старое? Сейчас я тебя угощу! – Да, как лукнёт валенок-то со всей дури и угодил мне прямо в лоб. Тут я и проснулся, передо мной стоит мой взводный лейтенант Оплачко Владимир Петрович с полотенцем в руке и загадочно улыбается: - Проснулся, Македонский? Два наряда в не очереди! – - Служу Советскому Союзу! – Выпалил я, находясь, ещё под впечатлением сна. - Пять нарядов в не очереди! – Возмутившись, моей наглостью, сказал взводный. - Есть пять нарядов в не очереди! А как же отпуск? – - Какой ещё отпуск? – И тут рассказал свой сон от и до, как на духу на исповеди Батюшки в церкви. Долго смеялся Оплачко потом промолвил сквозь слёзы: - Ладно, Македонский, отставить пять нарядов в не очереди!- - Есть! Отставить пять нарядов в не очереди! - Македонский, это он меня так называл, после того как в строю на перекличке вместо - я! - ответил - Александр!- А он добавил: -Македонский! –