-- Хорошо и такая квартира досталась -- разобрано все уж. Я ведь не начальник какой. А немец не навсегда же! Временный жилец.
-- Да откуда он взялся, временный-то?
-- Чего взялся? Там он и жил. Сын с семьей драпанул от наших, а деда кинул. Может, места не хватало, может, квартиру оставил сторожить. Хотя вещи почти все забрали. Кто их, гадюк, разберет. Соседи кто чего говорят, а сам он по-русски ни бэ ни мэ. Даже мычит и то как-то по-своему.
-- Я его отравлю, вот увидите, -- пообещал Витька.
-- Ладно тебе! -- досадливо сказал отец и повернулся к матери. А ты, Клавдия, чем про немца беспокоиться, вещи лучше начинай складывать. Завтра утром машина придет. А немец не засидится. Домоуправша сказала, что его не сегодня завтра в богадельню заберут, порядок как только наладится.
Ночью Витька спал плохо, ворочался под латаным одеялом возле остывающей печурки и представлял, как расправляется с немцем -- входит в новую квартиру с раздобытым где-нибудь автоматом и говорит суровым голосом: "За все, что натворил ты, фашист, на нашей земле, за Петьку и Алешку, братьев моих -- вот тебе!" И нажимал на спусковой крючок.
Машина пришла рано утром, отец погрузил часть вещей, остальное шофер обещал взять вторым рейсом, но к полудню отец пришел пешком, ругал шофера, что тот договорился сразу с десятерыми. Потом целый день он возил оставшиеся вещи частями на трамвае, а Витька с матерью ждали па станции, у вагона. С последними вещами поехали все вместе. Витька впервые ехал в трамвае -красном, дребезжащем, полуоткрытом вагончике с кондуктором, покрикивающим па двух языках. Улицы города были ровно устланы шлифованными продолговатыми камнями, дома все какие-то островерхие, на их крутых крышах не удержишься, многие церкви без куполов, похожие издалека на очиненные карандаши. Северный городок, откуда они приехали, был мал, но богат церквами, однако такой странной церкви в нем не было ни одной. От трамвайной остановки шли пешком целый кг.артал по улице с непонятными вывесками на домах, и мать, выбрасывая вперед негнущуюся ногу и нагоняя ее здоровой, ругала отца, что он несется как угорелый. Витька тоже еле поспевал за отцом, нес коробку с патефонными пластинками и, хотя с интересом смотрел по сторонам, все время держал в памяти, что вот сейчас увидит живого немца, фашиста, который будет -позор-то какой! -- жить с ними в одной квартире.
Дом, к которому они шли, оказался старым, трехэтажным, с облупленной штукатуркой, тяжелой, гулко хлопающей дверью и длинным неосвещенным коридором.
-- Этаж-то какой? -- спросила мать.
-- Третий, -- виновато сказал отец. -- Но ты, Клавдия, не огорчайся. А если бы пятый или шестой достался, тогда как бы?
Мать не ответила и стала тяжело подниматься по лестнице.
Отец отпер дверь, они вошли в большой коридор. Комната была открыта, и Витька увидел немца. Немец поднялся со стула, шаркающей походкой двинулся навстречу. Он был совсем старый, со спутанными седыми волосами и поросшими седой щетиной впалыми щеками, с морщинистым лбом и слезящимися серыми глазами. На нем был помятый, в пятнах, темный пиджак, светлые, тоже все в пятнах, брюки и войлочные туфли. Как-то странно хихикнув, он протянул к Витькиной голове большую руку со скрюченными пальцами. Витька шарахнулся в сторону. Старик жалобно посмотрел на него и что-то сказал.
-- Не понимаем мы по-вашенски, -- проворчал отец. -- Так что, вишь ли, не собеседники мы тебе.
Старик покивал, что-то еще проговорил и вошел обратно в комнату.
-- Еще придушит ночью, -- опасливо сказала мать. -- От них всего дождешься.
-- Ну уж так и придушит, -- сердито сказал отец. -- У него и силы-то никакой в руках нет.
-- Пристукнуть чем-нибудь силы хватит, -- заметил Витька.
-- Ну ты вот что, -- сказал отец, -- давай маршируй на улицу, с пацанами познакомься, поосмотрись, нечего тебе тут делать -- мы уборку начнем, а к ужину кликнем. От тебя все равно пользы с гулькин нос -- один беспорядок.
Во дворе сидел на сложенных столбиком кирпичах белобрысый мальчишка и поплевывал из бузиновой трубочки в мишень, нарисованную мелом на сарае. Он уже наловчился, и почти все ягоды точно попадали в цель. Возле кирпичей лежало много других трубочек разной длины, мальчишка брал то одну, то другую, соблюдая ему одному понятную последовательность.
-- Ты чего из разных? -- спросил Витька.
-- Чемпионскую выбираю, -- объяснил мальчишка.
-- Это зачем?
-- Чтобы оставить себе. Остальные выброшу.
-- Выбрасывать-то чего? Отдай мне.
-- Бери -- не жалко. Я знаю, где еще растет...
-- Ты местный или приехал?
-- Приехал, из Сибири. Отец у меня был местным. Мы -- латыши.
-- А у нас в квартире немец живет, -- сказал Витька.
-- Нашел, чем хвастаться, -- усмехнулся мальчишка.
-- Кто хвастается? Я думаю, что его надо отравить, -- сказал Витька. -Они наших сколько поубивали. У меня двоих братьев на фронте убили.
-- Это просто, -- сказал мальчишка. -- Подсыпать в суп той штуки, которой крыс и тараканов травят, ему и капут.
-- Поможешь достать?
-- Можно, ему много не надо. Старик. Я его видел.
-- Наверное, он шпион, -- предположил Витька. -- Так просто бы не оставили. У меня батька машинист, вот немец и будет шпионить -- куда повез груз и зачем.
Мальчишку это предположение заинтересовало, он даже трубку в сторону отложил.
-- Вот гад, а! -- сказал он. -- Наверное, и по-русски понимает, а притворяется, ^то нет. Ты нарочно в его при- сутствии начни Гитлера ругать, а сам посматривай, по- бледнеет или нет...
-- Ага. Но отравить его надо. Тебя как зовут?