Свое дело члены комиссии завершили к трем утра. Я с заверенными протоколами под мышкой направился в штаб. Он располагался неподалеку, в десяти минутах ходьбы, около универмага «Москва». Ум мой к тому моменту значительно притупился, и я больше не замечал ничего интересного. Помню лишь крупного таракана на стене в штабе. Таракан был размером со среднюю лягушку.
Я остался всем доволен. Опыт, который я приобрел, и полученные впечатления обогатили мой внутренний мир, а растворимого кофе и печенья «Юбилейное» я поглотил на одну-две жизни вперед, это как минимум.
Авиэль
Саша решил сделать обрезание по двум причинам. Во-первых, он слышал, что это предохраняет от разных заболеваний, а во-вторых, и это, пожалуй, основное, что секс у обрезанных длится дольше, чем у остальных. Может, вранье все это, только Саше рассказали, что в тот хоботок кожи, который удаляют в процессе ритуала, выведены многочисленные нервные окончания, которые повышают чувствительность. Соответственно, если отрезать их, чувствительность снижается, и кончаешь ты не сразу же, увидев пару грудей, а успеваешь донести кое-что до самой обладательницы этих форм, что тоже неплохо в наше нервное время. «Будешь гонять минимум полчаса», – подбодрил хирург районной поликлиники. Это было столь щедрым посулом, что Саша не выдержал и бросился осуществлять свою затею.
Для осуществления этого экстравагантного плана Саша стал наводить справки. Приятели, врачи, служители культа. Все были перебраны для того, чтобы найти наилучший вариант. Наконец решение появилось: оказалось, что в синагоге делают обрезание бесплатно, если ты еврей, конечно. Саше было известно, что его бабушка была еврейкой наполовину, по маме. Мама была еврейкой на четверть, сам Саша – на одну восьмую. Но это оказалось неважно, ведь в расчет берется женская линия, а по женской лини Саша был самым что ни на есть жидом жидовичем. Он собрал все свидетельства о рождении, свидетельства о браках, переменах фамилий и прочее. В нескольких потертых книжечках зеленого и коричневого цвета заключалась вековая история семьи. Войны, революции, погромы, кровь, страх и любовь были вписаны аккуратным почерком между картонных страничек. Со всем этим Саша отправился в синагогу.
В здании на Большой Бронной, похожем на кинотеатр в стиле сталинский ампир, толпились старики с лицами, напоминающими печеные яблоки, и носатые старухи с волосами, крашенными хной. Саша на всякий случай снял бейсболку. Первый встречный бородач в шляпе строго произнес:
– Ты зачем шапку снял?! Надень обратно!
– Так церковь же... – брякнул Саша.
– Это не церковь, а синагога. Покрой голову, если ты еврей.
Саша судорожно нахлобучил бейсболку обратно.
Оказалось, что хирурга, делающего обрезание, называют моэль, а имя его Натан. У Натана была светлая борода, и какие-то серебристые нити приторочены к поясу. На голове ловко сидела кипа. Нрав у Натана оказался веселым, Саша почувствовал себя комфортно.
С доказательствами принадлежности к народу Израиля пришлось повозиться. Свидетельство о рождении бабушки было не подлинником, а копией, восстановленной в 72-м году.
– Хорошо, что 72-го года, – сказал Натан. – С 90-го сплошные подделки.
Бабушкина причастность к собственным родителям тоже оказалась под сомнением, так как в свое время бабушка поменяла имя. В СССР не любили евреев.
В итоге Натану и Саше удалось вывести логически стройную теорию, в соответствии с которой Саша таки официально признавался евреем.
Помощником Натана оказался сухой старичок в темно-серой паре, с кожей цвета пергамента, которая обтягивала твердые черты лица. Натан ласково шутил с Сашей, но старичку спуску не давал. Покрикивал на него, когда тот допускал оплошности, и вообще брюзжал.