Вот и околица; вот и трехглавая осина у дороги. Вирлена сама не знала, зачем остановилась; бездумно глядела она прямо перед собой, и где-то на краю ее сознания колыхались тяжелые ветки…
Потом она подошла к осине и повесилась на собственных косах.
Юноша замолк, и снова стало тихо. Прерывисто вздохнул седоусый и стал укладываться, и вслед за ним хотел ложиться юноша – тогда тот, что все время молчал, выпустил наконец изо рта свою погасшую трубку:
– Скоро рассвет… Но и я не могу не рассказать вам своей Истории.
– Ты – расскажешь? – юноша, кажется, удивился сверх меры. – Я-то думал, что ты рта не раскроешь лишний раз!
Седоусый тоже не мог скрыть удивления:
– Разве ты умеешь рассказывать Истории?
Обладатель трубки усмехнулся, покусывая мундштук:
– Может быть, вы устали и вам неинтересно слушать?
– Нет, нет! – воскликнул юноша, по-видимому, заинтригованный. Говори!
– Говори, – со вздохом поддержал его седоусый.
И обладатель трубки неторопливо начал свой рассказ.
В одном селе жила девушка по имени Вирлена, невиданной красы. Был у нее жених, шестнадцатилетний юноша по имени Кирияш. Нареченные нежно любили друг друга, и не за горами была их свадьба, но до той поры оба пребывали в почти детской невинности.
Но свадьба сорвалась – объявили рекрутский набор, и Кирияшик, четвертый сын в небогатой семье, никак не мог избежать призыва.
Оба семейства страшно горевали; свет померк для Вирлены, и в самый ясный день она не видела солнца. Вот новобранцы ушли, ведомые жестокими офицерами с хлыстами у пояса; вот стихли топот и лошадиное ржание, и пыль осела на дороге, и село вернулось к своим делам – но Вирлена не могла смириться с потерей.
Ранним утром отправилась она за озеро, где на опушке жил могучий и страшный колдун.
Имени его никто не знал – боялись и поминать, чтоб лиха не накликать. Прислуживали ему нетопыри да хищные птицы, а еще поговаривали, что в полнолуние он доит молоко из воткнутого в стену ножа, и этим молоком поит огромную, в два человеческих роста гадюку… Он знался с мертвецами на кладбище, поднимался в небо на одном совином перышке, знал все заговоры и заклинания, и много, ох как много темных, недобрых дел приписывала ему молва…
И к этому-то человеку и пришла Вирлена.
Дом стоял на отшибе, дороги к нему поросли крапивой; Вирлена изжалила босые ноги, пробираясь к калитке. Колдун оказался дома – на столе перед ним лежали книга и человеческий череп.
Мороз продрал по коже девушки, но она не испугалась и твердо ответила на вопрос, зачем пришла.
– А, – засмеялся колдун, – любовь… Что ж, коли любишь, готова ли заплатить?
– Готова! – воскликнула Вирлена, в душе которой проснулась надежда.
Еще громче засмеялся колдун:
– Хорошо… Получишь своего Кирияшика хоть завтра, только на закате придешь ко мне… а уйдешь на рассвете!
Ужас охватил Вирлену. Хотела она бежать… но не смогла, потому что вспомнился ей Кирияшик.
– Будьте прокляты, – прошептала она сквозь слезы, – приду…
И она пришла.
Путь ее был долог и тягостен; мучимая стыдом и страхом, она совсем уж решила возвращаться назад – но привиделся ей Кирияшик, умирающий на поле боя, и стиснула она зубы, и снова продолжала свой путь.
Колдун уже ждал ее:
– Пришла-таки? Ну, будет все по-твоему…
И дверь, тяжелая дверь затворилась за ее спиной – сама, без шороха, без звука. В полутемной комнате стояли друг против друга двое заплаканная, дрожащая девушка и отвратительный, безжалостный колдун.
Вирлена горбилась, обхватив себя, будто пытаясь защититься; огромная, горячая рука тяжело опустилась ей на плечо. По телу девушки пробежала судорога; вторая рука накрыла другое плечо. Медленным, исполненным власти движением колдун провел ладонями по трепещущим рукавам вышитой сорочки – и руки девушки безвольно упали вдоль тела.
– Будет тебе Кирияшик, – сказал колдун негромко, и Вирлена зажмурилась, чтоб не видеть в полутьме над собой страшного лица. Она зажмурилась – и почувствовала вдруг, как от ее мучителя остро пахнет горькими, терпкими травами.
– Ничего, – сказал колдун странно глубоким, потусторонним голосом, потерпи… – и жесткие пальцы его взялись за кисточку шелкового пояска.
Вирлена дрожала все сильнее; плечи ее сотрясались, и зуб на зуб не попадал.
– Я разожгу огонь, – прошептал колдун, и в очаге тут же вспыхнуло пламя, – тебе не будет холодно… Пойдем…
И он увлек ее за собой в глубину своего жилища, и тонкий красный поясок, соскользнув, так и остался лежать на пороге.
Вирлене хотелось умереть, ничего не видеть и не слышать; чужая рука коснулась ее горячей шеи, медленно, будто изучая, провела вниз, по вороту рубашки, задержалась, опустилась ниже, коснулась груди… Будто множество горячих игл пронизали девушку насквозь – она еле сдержала крик.
– Ничего, – тихо, мягко прошептал колдун. – Потерпи…
И рука его двинулась ниже, ощупывая талию, оглаживая живот, и девушка замерла в надежде, что самого страшного и стыдного места рука не достигнет – и в ту же секунду жесткие пальцы нашли его, нашли сквозь рубаху, юбку и передник…
– Пожалуйста… – простонала Вирлена, – не надо…
– Не бойся, – прошептал колдун отрешенно. – Не бойся…
Две его горячих ладони легли девушке на бедра; провели раз, скользнули ей за спину, погладили там… И снова и снова повторялись неторопливые, мягкие прикосновения, пока у Вирлены не зазвенело в ушах, и незнакомое, горячее, почти мучительное чувство не поднялось из самого ее нутра – и немного ослабило дрожь.