— В одиночку?
— Ну а кому про такое расскажешь? Взял фонарик и полез, сам-то тощий, не пришлось доски ломать — так в очко пролез... Вот. А я, помню, вообще спать поздно ложился. Пока письмо напишешь, пока маленько попрохладней станет — глядишь, уже за полночь. А в тот день я еще с засады вернулся — ну, как обычно: сидишь там трое суток и таблетки жрешь, чтоб не спать. А потом вернешься и уснуть не можешь, только какая-то трясучка мелкая по всему телу.
— Ага, помню. Я еще потом феназепам глотал, чтоб закемарить...
— Ну, вот. Короче, прокрутился часов до двух, потом думаю — пойду прогуляюсь, заодно и кал метну. Встал и потопал на очко. Еще подумал — фиг ли туда топать, можно и на свежих воздусях присесть. Так ночь, как назло, лунная была — там же хоть газету читай, когда полнолуние, видно все вокруг за десять километров. Пришлось к контейнеру топать. И вот только подошел, как сейчас помню: свет лунный на крайнее очко падает, а остальное все в темноте. Только я к этому очку подошел, как — фигак! Из очка одна рука высовывается с фонарем, во второй — пистолет с глушителем, и следом — такая морда в маске! Ну, бл-лин! Я там чуть не обделался, ей-Богу. Такая мысль дикая мелькнула: наверное, духовский диверсант по кяризам до нашего очка докопался. Я так рефлекторно ногой замахнулся — хоть по морде его пнуть, если успею! А он из-под противогаза гундосит: э-э, стой, это я! Кто ты? — спрашиваю. Да я это, Вовка, — отвечает. И руку протягивает, всю в говне — помоги вылезти, говорит! Щас, говорю, разбежался. Какого хрена там забыл? Да так, говорит, было одно дело...
— А я на засаде один раз шуганулся капитально. Ну, вы помните, да? Самое трудное — это на место засады выйти, чтоб местные не заполянили.
— Ну, ясен перец: только из ППД на броне тронешься так сразу пошла сигнализация по хребтам: ночью — фонариками, днем — зеркальцами, дымами...
— Ну, вот. Мы уж по-всякому извращались: и на духовских машинах выезжали, и в афганских шмотках, и с колонн спрыгивали... Раз сработает — и все, на следующий раз они уже научены.
— Мы, помню, пробовали пехом выходить. Сперва проехали по маршруту на броне и заложили тайники в развалинах всяких. Ну, воду там, жрачку — чтоб на себе не переть. Планировали как: ночами будем идти от тайника к тайнику, а днями в развалинах этих отсиживаться. Ну, суток за трое и дотопаем до места.
— Получилось?
— Да хер там. До первого тайника дошли — а его уже какие-то хорьки местные разрыли. То ли шакалы, то ли кто — следов до фига всяких было. РДВ с водой все прогрызены, сухпаи все раскурочены. Только сгущенка осталась, там банки попрочней были. А тушенку всю разгрызли, суки — у нее жестянка мягкая, в костре даже сгорала спокойно. Про галеты уж не говорю. На втором тайнике — та же самая херня. Ну, ясно, что засада накрылась. Без воды особо не повоюешь. А пока броня за нами подошла — собака от жажды подохла. Бойцы всю свою воду ей споили, а все равно — загнулась, бедолага. Жалко было псину — такой умница был. Засадный пес, специально обученный. Вожатый его, минер, весь ревом изошел.
— Ну, так я чего говорю — решили мы попробовать под видом облета высадиться. Загрузились, полетели. Одну посадку сделали, вторую, третью — на четвертой высадились и в сухое русло упали. Летуны шаг-газом поработали, пыль подняли, чтоб нас замаскировать маленько, и дальше полетели — еще пару посадок обозначать. А мы лежим, не дергаемся.
— Пастухи там не шастали? А то помню, эти пуштуны чуть кого увидят — в момент вкладывают. И все, в течение дня они так подтягиваются не торопясь, обкладывают, как волки, а как стемнеет — па-анеслась! И вертушки по темноте хрен чего сделать могут.
— Да сверху, вроде, не видели никого. А так — кто их знает... Но так, вроде — ничего, тихо. Лежим, темноты ждем. Я еще лежу так и думаю: а вот приползет сейчас кобёр какой-нибудь, или скорпион — фиг ли делать? Схомячить его, что ли?
— Не приползли?
— Не, только говновозок набежала груда. По рукам бегают, суки, по башке — противно, блин! И не сгонишь...
— Что за говновозки?
— Да жуки такие черные. Их в пустыне — как грязи. Не видел, что ли?
— Да внимания как-то не обращал...
— Такие шустрые-шустрые! Бывало, сядешь погадить, не успеешь встать — как они тут же набежали. Всю кучу облепят, аж самой кучи не видать. Пара минут — и ни фига не осталось. Во санитары пустыни, блин!
— Ага, и это они тебя сразу так облепили...
— Вот только не надо этого! Без гнусных намеков попросю!
— Да я чего... Я ничего... Просто это... Природу-то не обманешь...
— Короче! Возвращаемся от говна к героическому рейду. Дождались мы темноты. Вроде, все тихо. Встали, пошли. А топать быстрее надо — время для выхода самое удобное: луна в те дни как раз на ущерб пошла Самое то: пару часов темно, а потом уже луна и всходит — сиди и наблюдай. И вот, времени у нас на то, чтоб к месту засады выйти — где-то два с половиной часа. Ну, прогнали до хребта, а за ним — тропа, на которую мы сесть и собирались. Но все равно, до восхода луны до места дойти не успели. Идем так по склону, в тени стараемся держаться, и чтоб на фоне неба не маячить. Почти дошли уже. И такой участок попался, весь луной освещенный, никак не обойти. Ну что — бегом надо, по-быстрому его преодолеть. И вот только мы на это освещенное место вышли, вдруг внезапно такой хохот: ХА-ХА-ХА!!! Отовсюду, блин! И эхо ещё! Ё-моё, я там охренел. А рядом — пулеметчик мой, Чингиз Рымбаев (Рэмбо кликуха) — присел, стволом по сторонам крутит, и — не поверишь — я слышу, как у него сердце молотит!