От необычайно сильного порыва ветра туман рассеялся, и я увидел шеренгу товарищей, пригнувшихся в ожидании моего приказания. Я передал по цепи:
— Начинать!
Проволока тихо зазвенела и стала падать к нашим ногам. И вдруг зазвенели колокольчики-погремушки. Нас выдали старые консервные банки, подвешенные к проволоке. Полуостров ожил, застрочили пулеметы. Мы легли на мокрое дно Сиваша. Я прислушался: сквозь свист пуль и ветра слышался непрерывный звон падающей проволоки. И ни один выкрик боли не присоединился к вою ветра и пуль.
Саша уже далеко, Саша, наверное, уже доложил.
За нашими спинами послышались быстрые нетерпеливые шаги приближающейся колонны.
Величка и ясновидящий
Мой отец часто рассказывал мне о своем лучшем друге детства Величке, с которым долгие годы состоял в дружеской переписке. Письма Велички всегда приводили отца в хорошее настроение. Когда он читал их, вокруг его глаза, как лучи, собирались добрые морщины, и лицо озарялось довольной улыбкой.
Мой отец кончал гимназию в северной Венгрии. Знаменитые Шарошпатакские, Левайские и Кешмаркские гимназии манили венгерских степных ребят на гористый север. Здесь учились отец и Величка, здесь укрепилась их дружба, которую не могли разрушить ни годы, ни расстояние.
Что за человек был этот лучший друг отца, я представлял себе смутно, знал только, что в гимназии он был первым учеником, а в студенческом кабаке не отставал от других.
— Если бы он был из знатной семьи, — часто говорил отец, — то стал бы, может быть, даже и министром.
Но Величка не очень высоко поднялся по жизненной лестнице. Жил он в запрятанном среди гор маленьком фабричном городке в Татрах. Оттуда приходили его жизнерадостные письма. За истеките сорок пять лет отец виделся с Величкой только один раз на юбилее школьных друзей. От этой встречи сохранилась фотография, на которой отец и Величка сидят рядышком.
* * *В июне 1915 года после ранения, перед тем как отправиться в полк, я приехал на побывку домой. Выскочив из тарантаса, я взбежал на крыльцо и за спиной спешившего мне навстречу отца увидел незнакомца с пышной бородой. Незнакомец приветствовал меня так радостно и тепло, как будто знал с пеленок. Не знаю почему, но я сразу угадал, кто это, и непринужденно обратился к бородачу:
— Вы — дядя Величка, не правда ли?
— Совершенно верно, сынок, — сказал Величка, обнимая меня. Его роскошная, холеная, местами серебрившаяся борода волнами рассыпалась по груди. Веселые, живые, юношеские глаза ласково смотрели на меня. Лицо у него было розовое, нежное, как у девушки. По-венгерски он говорил с забавным словацким акцентом. Я сразу почувствовал обаяние этого человека.
Величку загнала к нам война. Когда русские войска атаковали Карпаты, в суматохе эвакуации он вспомнил о своем старом друге и приехал к нам в степь отдохнуть от потрясений. Это был первый человек, который в беседе со мной откровенно ругал войну и «того негодяя, который заварил всю эту кашу». Дядю Величку любили все в доме. Хоть он и гостил у нас, но никогда не сидел без дела. Целый день он был в хлопотах, помогал отцу, ходил в село, и всюду провожали его дружеские улыбки.
* * *Приближался день моего отъезда. Еще два дня, и я снова сяду в поезд, и через неделю опять полк, опять фронт. Дядя Величка тоже собирался домой. Русские войска давно отошли далеко за Карпаты. Под Горлицей тысячи пушек прогремели победу, и война откатывалась от венгерских границ все дальше и дальше, к Волыни и Польше.
В мягкий июньский день я бродил по саду, держа в руках книжку в красном коленкоровом переплете. Это было последнее произведение любимого писателя, посвященное войне. Я с большим любопытством взялся за книжку, но на первой же странице меня ожидало горькое разочарование. Чего ждал я от писателя? Остроумной критики, ядовитых замечаний и, самое главное, правды. Мне казалось, что достаточно написать правду о войне, чтобы разоблачить ее. И что же я нашел? Несколько беспомощных, надуманных анекдотов о героизме. Я почувствовал отвращение к автору, и меня охватило уныние. В мрачном настроении застал меня дядя Величка.
— Собираешься, герой? Вижу, загрустил. Ну, ничего, ничего, не смущайся. Не нужно стыдиться. По мне, показная удаль и молодечество гораздо хуже. В этой войне не может быть героизма. Это дьявольская выдумка. О мой мальчик, это страшная война, и еще неизвестно, чем она кончится, но кончится непременно плохо.
— Что же еще может случиться? — меланхолично спросил я. — Неужели вы думаете, дядя Величка, что мы не выйдем победителями?