Потроха принесли довольно быстро. Компьютер, проанализировав запах и вкус пищи, сообщил, что еда не отравлена ни одним из известных южных ядов. Однако же, на той самой сковороде, на которой жарилась свинина, несколько раньше лежало нечто, заслуживающее внимания. Ещё один положенный в рот кусок позволил заключить с девяностапятипроцентной вероятностью, что это была птута — специальная ритуальная лепёшка из пресного теста с добавлением маковых ягод, поджаренная на растительном масле. Подобные лепёшки использовались только в ритуальных целях, для жертвоприношений. В принципе, для этого используется особая посуда — однако, владелец заведения почему-то решил отнестись к этому проще. Что могло означать лишь одно: лепёшки потребовались быстро и в большом количестве… Впрочем… — Яшмаа вспомнил про измазанную кровью лошадиную голову, — сегодня, наверное, какой-нибудь особенный день. Один из южных праздников, особо почитаемых хозяином. Ничего интересного.
Нищий проснулся, обвёл мутными глазами помещение, приметил нового гостя. Встал на колени и пополз к столу, шлёпая ладонями по грязному полу. Корней увидел его лицо, и машинально отметил, что оборванец вдобавок ко всему ещё и крив: на месте левого глаза была мерзкая багровая впадина.
Яшмаа брезгливо подвинулся, уже зная по опыту, что за этим последует.
Так и вышло: оборванец, скрючившись, залез под стол, и лёг у ног Корнея.
— Мир вредит душе, а война опасна для тела, — затянул он обычную южную щедровку, — но хуже них бедность, что портит и телу и душу… Дайте мне что-нибудь, почтенный господин, чтобы я мог в эту ночь забыть о проклятой бедности…
Корней кинул под стол мелкую монету. Лежащий побродяга в знак благодарности коснулся лбом колена господина, после чего легко выбрался из-под стола, встал, и побрёл — уже не корячась — на своё место в углу.
Дверь в харчевню открылась. Через щели шорраха можно было разглядеть затянутую кожей спину и клок блестящих чёрных волос.
Гость аккуратно повернулся и вышел из-за заборчика.
Микрокомпьютер снова ожил и выдал персональную информацию о вошедшем. Впрочем, этого не требовалось: Яшмаа хорошо знал этого человека. В конце концов, с ним было связано начало придворной карьеры.
Он совсем не изменился. Всё то же узкое, иссиня-бледное лицо, с глубокими складками от крыльев носа к подбородку. Низкий широкий лоб, глубоко запавшие глаза, черные прямые волосы до плеч. Бывший егермейстер его высочества герцога Алайского. Когда-то он пристраивал курьером в банк своего бедного родственника. Родственником был Корней, а егермейстером — этот, как его… Абалкин, вспомнил Яшмаа. Кажется, Леонид… Микрокомпьютер тут же поправил — Лев. Лев Вячеславович Абалкин, прогрессор, родился 6 октября 38-го года… Образование — школа прогрессоров номер три, Европа, профессиональные склонности — зоопсихология, этнопсихология, театр, этнолингвистика… Усилием воли Яшмаа остановил поток данных.
Абалкин решительно сел на почётное, хотя и опасное место — спиной к двери. Уверенно положил правую руку на столешницу, обменялся взглядами с хозяином, пошевелил ноздрями (по южным меркам — очень двусмысленный жест, но гость, судя по всему, мог себе подобное позволить), что-то буркнул — видимо, потребовал себе еду. Хозяин скрылся за загородкой.
"Добрый вечер", — зазвучало в голове у Яшмаа, — "мне кажется, вы меня узнали."
Корней активировал свой брейн-передатчик. Он не очень любил эту новомодную штуку: общаться, не раскрывая рта. Однако, в данной ситуации это было очень кстати.
"Здравствуйте, Лев. Я вас, конечно, узнал. Слушаю вас очень внимательно."
Последней фразой Корней хотел произвести впечатление. "Слушаю вас очень внимательно" было точной калькой с южной формулы вежливости между равными с’с-усун та, которое на слух почти не отличалось от другой вежливой формулы — с’т-усун т’та, означавшей нечто вроде "обрати внимание на что-нибудь другое". Первое выражение употреблялось, когда собеседник изъявлял желание продолжить разговор, второе — когда он желал отложить беседу или сменить тему. Замолчать в первом случае или продолжать настаивать во втором считалось смешным и неприличным. Проблема состояла в том, что фонетические изменения в языке сделали обе формулы почти неразличимыми на слух, особенно для чужаков — а южане редко отказывались от возможности поставить чужака в неудобное положение. Корней несколько раз попадал в такие ситуации — хорошо, что в микрокомпьютере имелась лингвистическая программа, настроенная на южные говоры… Корней надеялся, что Абалкин оценит юмор.