Петрофан отложил гармошку и растопырил пальцы на правой руке. Правнук с серьгой в ухе надел на его пальцы куклу в виде условного животного: четыре лапы, хвост и человеческая голова.
Лев Воробьев оторвался от видеокамеры (снимал все для архива театра) и шепнул Карине:
— Это наш древний образ! Был в русских сказках зверь Китоврас…
Тут изнутри истории древнегреческая рука протерла изрядный такой портал, и кто-то звучно сказал:
— Вообще-то, это наше все, а не ваше. Наш кентавр.
Вдруг на краю табуретки оказалась красавица Заря, расшитая пестрым бисером. Она заманчиво водила огромными глазами, ну и доигралась: Китоврас ее похитил! Он имел на нее свои виды:
Но герой Урал тут как тут:
Китоврас, пораженный дубиной, слетает с руки кукловода и скрывается в бездне его кармана. А Краса Заря дальше ходила по всему миру табуретки и раздавала прибавку к пенсии. Ну тут герой Урал после всех подвигов выпил, крякнул и упал за край табуреточного мира. Путем всея земли.
Мужики громко вопрошали воздух: не пора ли им тоже принять? И посматривали на приезжих со значением.
— Поставлю, — благородно-кратко пообещал Лев. — Но давайте досмотрим. Маэстро, просим вас.
Заря в это время безмятежно завершала:
— Старичье, которое ничье, получит бесплатный проезд на сто верст.
Вошел в магазин Пашка — колом рубашка и сразу закричал:
— Да зачем вы смотрите эту хреновину! Все устарело! Вы что тут — первобытные?
— Почему же ты ходишь сюда? — спросила продавщица и задвигала глазами не хуже Красы Зари.
— Да кто-то должен вас уму-разуму учить!
Тут чьи-то губы подышали на пространство-время, опять протерли портал и сказали приезжим про Пашку: работать не умеет — ему лишь бы прислюнявлено было…
Петрофан запел, завершая:
И натянул на длинные кисти свои зеленые варежки, которые как листья весенние.
«Как будто у него пахали на лице, — торопливо писала Карина. — А когда он заплакал, завершая спектакль, борозды на лице заполнились сверкающей влагой».
Правнук Петрофана закутал табуретку вместе с куклами в лоскутное одеяло… «Под Пауля Клее, — записала Карина, — все в треугольниках».
Лев, двигая царственными брылами, сделал продавщице дневную выручку. Сгребли водку-тушенку с прилавка и пошли все к Петрофану.
Правнук нес цветастую торбу с реквизитом. Закатное солнце на миг поселилось в его серьге, затем — в серьгах Карины, огляделось — в чем бы еще поработать, и зажгло окна домов.
Рядом бежала еще собачка в шкуре на два размера больше. Ее звали Наволочка.
Пришли, врезали.
С полатей доносился сладковатый запах душицы, а на полу младший правнук Петрофана собирал сложный пазл.
— Что это у тебя? — спросила Карина.
— Сеятель.
Старший правнук подвинул Петрофану тушенку и пошептался с ним, затем в двух словах рассказал о плане спасения его глаз:
— Мама пазл этот — Ван Гога — прислала. Она в Голландии — нянчит буржуйского ребенка… операцию оплатить.
Старик Сергеич, который в этой компании играл роль Щукаря, высыпал:
— И поздней осенью бабочке хочется жить.
— Мы вам поможем, Петр Федорович, — сказал Лев. — Для того и приехали. Я вхожу в состав благотворительного общества «Жизнь — Игра», помогаем пожилым артистам.
— Из какой вы семьи? — Карина протянула кукольнику серебристую коробочку диктофона.
— Ну… рассказывалась семейная история. Отец у красных был мобилизован писарем в контору… Пришли белые и послали за ним. Он сказал: «Им я нужен, пусть сами ко мне и идут». Офицер прибежал, кипит — шашку наголо, и вдруг вышла бабушка. Сейчас вы будете смеяться — она была дворянка. Увидев ее, офицер спрятал шашку и сказал: «Как мы все огрубели с этой гражданской войной!»
В это время народ уже пытался от пития перейти к пению. Получалось мимо нот, но почему-то хотелось слушать.