Михаленко ждал подкрепления с часу на час. Ему было известно, что Керенский вместе с войсками генерала Краснова идет из Гатчины через Пулково на Петроград. Пора бы уже этим войскам вступить в город, а их все нет и нет.
Но и в самом городе есть силы, которые могут прийти на помощь осажденным юнкерам. Бывший начальник военного округа полковник Полковников утром занял Инженерный замок и организовал там из меньшевиков и эсеров «Штаб спасения родины и революции». Этот штаб захватил все броневики, стоявшие в Михайловском манеже. Если бы Полковников прислал к телефонной станции хотя бы один броневик на смену погибшему «Федору Богданову», юнкера перешли бы в наступление и могли бы очистить от красногвардейцев все ближайшие кварталы.
Михаленко пытался поговорить с Полковниковым по телефону. Но Инженерный замок на вызовы не отвечал. Там не работал ни один телефон.
Тогда Михаленко призвал к себе Шилина — главного механика телефонной станции. Шилин был человек еще молодой, с побритым и невыспавшимся лицом. Он раздражал Михаленко тем, что, разговаривая с ним, не глядел ему в глаза.
— Вы сами велели мне выключить Инженерный замок,— сказал Шилин.
Это был явный вздор: Михаленко, заняв станцию, приказал Шилину выключить телефоны Смольного и Петропавловской крепости, чтобы лишить большевиков связи. Не мог же он самого себя лишить связи со своим штабом.
Однако Шилин, глядя в угол, упрямо продолжал утверждать, будто ему было приказано выключить, кроме Смольного и Петропавловки, еще и Инженерный замок. «Это он нарочно! — думал Михаленко, разглядывая серое от усталости лицо главного механика.— Тайный большевик...» Он охотно ударил бы Шилина по лицу, но опасался, что тогда никак не удастся наладить связь с Полковниковым.
Он велел Шилину немедленно соединить телефонную станцию с Инженерным замком. Шилин ушел к своим аппаратам и долго над ними возился. Михаленко хрипло орал в трубку, вызывай Полковникова, но из трубки в ответ доносился только бессмысленный гул, треск и грохот.
Связь не налаживалась. Шилин во всем винил младших техников, которые не то где-то попрятались, не то в самом начале событии умудрились удрать домой. Михаленко, уже красный от натуги, лаял в трубку, но в ответ раздавались только отдаленные взрывы и раскаты. А время шло, и атаки красногвардейцев на ворота становились все отчаяннее, чаще и упорнее. Нестройный треск винтовок доносился уже со всех сторон, сверху и снизу.
— Позвольте дать совет,— услышал вдруг Михаленко у себя за спиной чей-то скромный, но полный достоинства голос.— Не лучше ли просто послать кого-нибудь в Инженерный замок за броневиком?
Михаленко бросил трубку и обернулся. Перед ним стоял отставной штабс-капитан Чекалин.
Михаленко уже несколько раз видел его — и здесь наверху, в коридорах, и внизу, на дворе,— но очень смутно представлял себе, кто он такой, и в суматохе ни разу к нему не приглядывался. Теперь он впервые оглядел калоши отставного штабс-капитана, его обывательское черное пальтецо и молодящие рот вставные челюсти, которые пощелкивали при каждом слове.
— Ни один дурак не согласится выйти отсюда,— ответил Михаленко.— Мы здесь, как в мышеловке.
— Я схожу,— сказал отставной штабс-капитан и показал ему пропуск Петроградского Совета за номером 4051, найденный на убитом матросе.
И уже через три минуты штабс-капитан Чекалин, вынырнув как бы невзначай из ворот, подошел к красногвардейской заставе возле Кирпичного переулка. Он показал свой пропуск, и его пропустили.
Неспешно вышел он на Невский. Холодный ветер гнал обрывки листовок, воззваний, газет, накопившихся за бурное и многословное лето. Большинство магазинов и контор было закрыто по случаю юнкерского восстания. Тускло сияла Адмиралтейская игла. Отставной штабс-капитан повернулся к ней спиной и зашагал по тротуару.
На телефонной станции о нем сразу забыли.
Михаленко отправился разыскивать директора станции, инженера Басса, чтобы тот заставил Шилина соединить его с Полковниковым. Инженер Басс находился в одном из самых дальних и безопасных помещений — пули туда долетать не могли, так как окна выходили во двор. Это был эсер, назначенный на должность директора эсеровско-меньшевистской городской управы. Расставив короткие ноги, толстый и лысый, он стоял на письменном столе, среди чернильниц и папок, и держал речь перед собравшимися здесь служащими телефонной станции.