— Нашлась Алла? И где ж она была! Э-э-х! А еще спортсменка, активистка!..
— Нашлась. А почему я должен был искать маляра?
И до сих пор не знает Емельянов, почему он отвел Митю за угол и рассказал случившееся у Корниловых. Может, хотел, чтобы Алла подумала, что парни пошли драться, и как-то выказала свои чувства. А Митю как пчела ужалила: он сорвался с места и направился за ограду, на ходу понадежней натягивая штормовку.
— Что ты ему наговорил? — хулиганисто спросила Алла, моя под умывальником руки. — Не зря Минька про твой язык сказал!..
— Да его в военкомат вызвали! — не меньше удивленный Митиной поспешностью, ответил Емельянов. — Там таких не хватает… психов!
С утра зарядил дождь, работы не было, и Емельянов спал до полудня. Потом он смотрел в серое окно и видел, как подходил к одному из колодцев Минька и бросал туда камушки. Потом Минька полазил по ископанному трашнейнику, почистил морковку осколком стекла и удалился. Емельянов думал, что никогда не смог бы жить в деревне, ни за какие шанежки. И еще не знал, что Аллу распределят в Северный район, а он, доведенный любовью к ней до потери остроумия, кинется вслед; что уже не нужно будет водить ее за погост и все пойдет своим счастливым чередом. Он еще не знал тогда, что Митя подрался с зоотехником и тот, мужик здоровый и уважающий себя, сильно побил Митю. Об этом сообщил комиссар, приехавший к вечеру на грязном мотоцикле с главной усадьбы. Комиссар сказал, что Митю увезли в больницу и дело, наверное, удастся не доводить до суда, поскольку на зоотехнике нет ни единой ссадины. Но за то, что Митя затеял драку, ему придется ответить в институте.
Митин водопровод сдали без него и с отличной оценкой.
Алла пыталась бегать к нему в больницу, потом ездила уже из города на электричке. Но Митя не принял ее, не простив прогулки с Емельяновым, и она долго ненавидела Объещикова.
Когда он забрал документы из института, никто как-то не заметил. «Слабак», — подумал тогда Емельянов. «Но почему же, — думал он теперь, — меня так затянула борьба с этим слабаком? Почему он так повлиял на течение всей моей жизни?.. И теперь он не ниже, чем доктор наук, а я сельский врач и доволен этим. Да, доволен…»
«…В работах зарубежных психологов подробно и достаточно популярно рассматривается вопрос о роли общественной значимости индивида в процессе выбора мотивов…» — говорил человек из телевизора, когда Емельяновы ели горячие блины с медом и спорили: Митя — не Митя сыплет словами. Потом постучали в дверь с улицы, вошла снежная баба и заголосила: «Ой, хорошо, ой, хорошо, что вы не в отпуске! Ой, скорей, скореюшки! Ой, спасите! Ой, помогите! Ой, вас ждут в больнице!..»
Емельянов оделся, вышел на заснеженное крыльцо, под теплый проливной снегопад, посмотрел на небо, как со дна океана, и подумал: «А ведь я здесь жить буду и умру…»
Игра в лото
Такие дома строили у железнодорожных станций, в речных портах. Двухэтажные из серых и черных плах, с окнами в суриковой обналичке. Летом во дворах этих домов пахнет помойками, и если бы не повсеместная кленовая, тополевая, бузиновая зелень, если бы не цветущие палисадники, то пахло бы дезинфекцией, креозотом и-теми заведениями, где однажды меня поразила надпись: «Здесь были второгодники: Федорова и Николаев».
Во дворе дома, о котором я хочу рассказать, стоят вкопанные в землю столики, и, как только с ближайших заводов — бетонного, асфальтного и щебеночного — пойдет первая смена, за столиком появляется зубастый и до голубизны выбритый старик, который ходит со скребком, ломиком и метлой. Его зовут Графином, и по утрам этот знающий себе цену человек чистит общественные уборные, вечером читает книги и играет в лото.
Выходя из подъезда с вечно поломанной дверью, он несет с собой три мешочка. В одном из них трубочный табак или махорка, обычно Моршанской табачной фабрики; в другом — карты для игры в лото, а в третьем жареные семечки. Графин курит много, и его всегда сопровождает крепчайший запах табака. Говорят, что по этому запаху в молодости его всегда находила жена, где бы он ни искал уединения.
Примерно в это же время при ясной погоде и в легкое ненастье на балкон дома напротив вывозят в кресле-коляске начальника одного из цехов бетонного завода, Глебова, у которого весной разыгрался страшнейший ревматизм. Человек он веселый, хотя и немолодой, любит петь народные песни, при его красивом баритоне можно было бы иметь сольные концерты. Глебов все пытается создать при заводе хор. Однако на репетиции редко приходят люди, имеющие голос. Болезнь развила в Глебове давнюю страсть к рисованию: он ставит на балконе сконструированный им мольберт и с удовольствием рисует, отвечая на приветствие даже не кивком головы, а только улыбкой.