Наступил день рождения Эти, внучки добрых стариков: ей исполнилось двенадцать. По такому случаю приехал из губернского города отец ее, Шмуэль-Элия, фотограф. В субботу он зашел вместе с родителями и дочкой навестить Нахума, старинного своего приятеля.
Шмуэль был скромный, приятный человек. Как и его родители, он словно не замечал Мусиного увечья, и за субботним столом беседовал с нею так же, как со всеми.
Видно было, что Шмуэль нежно любит дочку: он потихоньку гладил ее косичку, потолстевшую с годами, совал ей купленные в городе конфетки, а она, расшалившись, одаривала ими всех подряд, наполняя дом звонким смехом и сладковатым запахом карамели. С Нахумом гость вел беседу о ремесле фотографа, рассказывал о всяких новшествах в их деле и ходил вместе с хозяином дома осматривать его маленькую лабораторию.
Его собственное ателье в городе оставалось без присмотра, и потому назавтра ему пришлось спешно уехать, так что он даже не успел попрощаться с приятелем. Но дорога на станцию вела через родное нахумово местечко, и оказавшись там, Шмуэль зашел взглянуть на ребенка.
В местечке у него был знакомый, который объяснил, как проехать на хутор Заречье. Шмуэль съездил на хутор, вызвал рыжую женщину с мужем и поговорил с ними со всей строгостью.
Слыханное ли дело, чтобы родителей разлучили с родным дитятею потому только, что они беспомощны и удручены бедностью и болезнью?
Конечно, мальчику нужен и присмотр, и уход. Так вот что: пусть малыша отдадут ему, Шмуэлю. Он займется его воспитанием, а когда тот подрастет, обучит своему ремеслу.
К удивлению родных, рыжая Зизи не возражала. Она потребовала только, чтобы родители не встречались с ребенком, пока не выплатят долг, весь, до последней копейки. По окончании переговоров она представила Шмуэлю счет, в котором подробнейшим образом перечислено было все, что она издержала на мальчика в эти несколько лет.
Это был длиннющий список, и когда он, наконец, попал к Нахуму и Мусе, те долго изучали его со смешанным чувством умиления и ужаса. Умиляли предметы: «носки», «матроска», «ботиночки на шнурках», ужасала сумма.
За день до того, как ребенок должен был отправиться в дорогу, Нахум съездил в Тохновку и вернулся поздно ночью, когда его никто не мог видеть. Надо было привести в порядок ателье, чтобы поправить дела.
Ведь каждый грош, уплаченный в счет долга, словно еще один камень вынимал из стены, возведенной между ними и их мальчиком!
Нахум прикрепил над входом в ателье новую вывеску, протер до блеска стекла витрины и тут же поместил объявление, извещавшее о снижении цен на семейные фотографии.
Потом он привез из губернского города почтовые открытки, входившие в моду у местной молодежи. Это были карточки со всякими аллегорическими рисунками: человеческое сердце на чашке весов против пригоршни монет или дамы, пронзенные стрелой Амура. Чего ж удобнее для влюбленных или покинутых девиц: надпиши только адрес, и отправляй готовое письмо, не прибавляя ни слова.
Тогда же Нахум начал подновлять вывески. И тут ему улыбнулась удача. Вывески выходили яркие, имя хозяина и название лавки выписаны были так броско, что соседям, чтобы не пропадать в безвестности со своими старыми, пыльными досками, приходилось тут же отправляться к Нахуму с заказом — вскоре задний дворик весь был забит аккуратно составленными в ряд дощатыми заготовками.
Ясными летними днями раскрывал Нахум настежь двери в дворик, и на свежем воздухе, мурлыкая песенку, возился с вывесками, раскрашивая доски длинной кистью. Он старался напевать погромче, чтобы Мусе в доме тоже было слышно.
В траве стрекотали кузнечики, со спуска, с огородов, вместе с запахами зелени, доносились песни девушек, половших грядки. В минуты отдыха Нахум закуривал папиросу и задумчиво смотрел на зеленые, поросшие лесом холмы и различал где-то вдалеке, в неясном будущем, заманчивые картины. Вот он сидит вместе с Биньямином в ателье, а Муся, сияя улыбкой, заглядывает к ним из горницы — и ноги у нее совсем здоровы!
Ведь ни один врач не сказал, что болезнь неизлечима, что нет надежды.
Если они вместе с сыном будут много-много работать, то, может быть, смогут отвезти Мусю в такое место… Нахум точно не знал, как оно называется, но слыхал, что приносят туда больных на носилках, а уходят они оттуда на своих ногах.
В угловом шкафу был у Нахума заветный ящичек, куда он складывал каждую сбереженную монетку, до последней копейки, и когда собиралась круглая сумма, отсылал ее заимодавцам, вытаскивал еще камешек из стены — и на душе у него становилось все легче.
Когда-то один знакомый в губернском городе научил его делать рамки из картона. Когда настала осень и работы в хозяйстве и под дому поубавилось, Нахум занялся новым ремеслом. Из толстой бумаги он клеил аккуратные прямоугольники, покрывал их краской и лаком и отсылал на продажу в город.