Уже совсем впотьмах подъезжаем к Прушкову. Дальше поезд не идет. Мы сходим. Изрядное время занял пропуск через ворота, где милиция проверяла у мужчин документы. Часть пассажиров, измучившись и потеряв терпение, двинулась напролом с неогороженной стороны. Наконец выходим в город и мы. Темно, хоть глаз выколи. Ноги поминутно спотыкаются о какие-то обломки, о булыжники мостовой, либо проваливаются в хлюпающую после оттепели грязь. Темнота многолюдна, полна говора, улицы роятся прохожими, большинство из них приезжие, и на вопрос — как пройти туда-то, они отвечают: «Я нездешний». Время от времени ночной мрак отгоняют ракеты и другие искусственные огни, взлетающие в небо с разных сторон. Это означает, как объясняет кто-то в потемках, манифестацию радости по поводу освобождения. Мне же это напоминает ракеты, какими во время восстания в Варшаве и наши и немцы освещали поле обстрела. К тому же каждый раз раздается ружейная стрельба (салюты).
Мы идем ночевать к знакомой моего товарища по путешествию. Дорога через мятущуюся темноту, кажется, не имеет конца. Но вот мы у цели. Прием оказан нам в столь памятной манере последних тяжких лет, то-есть в высшей степени сердечный. Только эта сердечность нас и согревает, потому что в квартире холодно, как на улице. Из еды один картофель, полученный в обмен на... щетку для натирания полов. К счастью, запасы наши целы, так как условия поездки не позволяли ими пользоваться. Мы делимся с хозяевами, от которых в ответ получаем сваренное на примусе пшеничное кофе. И вот пошли «ночные долгие беседы земляков» о всех радостях и невзгодах. Между прочим, и о том, что в Прушкове с питанием трудно. В связи с отменой прежней оккупационной валюты, так называемых «краковских млынарок», всякая торговля временно прекратилась. Новых, «люблинских», денег еще нет, а старые никто не хочет принимать. Усталость кладет конец болтовне. Едва коснувшись головой гостеприимной подушки, я тотчас засыпаю, как убитая.
Наутро мы выходим в надежде добраться с каким-нибудь военным грузовиком до Варшавы. Однако машин что-то не видно, либо они идут на большой скорости и не реагируют на наше «голосование». Что делать? Мой товарищ решает идти пешком. Но родная Домброва одарила нас «до Варшавы» столь солидным продовольственным пайком, что я, не владея еще свободно правой рукой после перелома в дни восстания, не отваживаюсь с такой ношей идти пешком семнадцать километров. Мы прощаемся — и расстаемся. Через минуту меня охватывает желание отказаться от дальнейшей поездки и вернуться в Домброву, тем более, что я осталась без копейки. В сумке у меня только обесцененные «млынарки». Но у закрытых дверей вокзала толпа людей — не впускают. Милиционер говорит, что пустил бы всех, да вышло новое распоряжение, чтобы население не располагалось на вокзалах. «Вот придет поезд, — говорит он, — тогда пущу». Когда можно ждать поезда, он не знает. Я припоминаю, что в Прушкове действует часть варшавского главного управления «Сполэм», безусловно, их машины курсируют между Прушковом и Варшавой, и я не сомневаюсь, что одна из них меня взяла бы. Но сегодня воскресенье, все учреждения закрыты. Итак, я принимаюсь тихонько двигаться вперед по варшавскому шоссе. Минуту спустя, сама не знаю почему, возвращаюсь и инстинктивно сворачиваю в какую-то широкую, довольно пустую улицу. Глазею на то, на се. Неожиданно в глубине улицы вижу — стоит машина, ко мне «носом». Очень приличный, крытый брезентом грузовик. На радиаторе белый с красным флажок. Какой-то военный ковыряется в моторе. Возле стоит штатский, очевидно, местный, прушковец. Забывая о тяжести котомки, подбегаю рысцой.
— Не знаете ли, — спрашиваю я штатского, — куда они едут? В Варшаву? Может, и меня захватите?
— Куда там, — отвечает мне парень скептически. — Там уж полным-полно. Через несколько минут выяснилось, что грузовик поехал бы именно ко мне, под Лович. Находились в нем: директор национального музея Станислав Лоренц и немало моих знакомых, в том числе Эльжуня Барщевская, Мариан Выжиковский, Ярослав Ивашкевич. Итак, по чистой случайности, с грузовиком музея я добралась около полудня, после почти тридцатичасового путешествия, в Варшаву.
В музее по выполнении формальностей, связанных с выдачей мне писательского пособия в «люблинских» злотых (как уже было сказано, я была без гроша в кармане), я распрощалась с друзьями, ехавшими на Прагу, и около часу дня отправилась пешком на Польную улицу.