Гвоздек, коренастый добродушный мужчина, с преждевременной полнотой и одышкой, славился в доме своим спокойным и ровным характером. У него была красивая жена, такая же спокойная, как и он, детей не было; со времени оккупации они воспитывали четверых племянников-сирот, мать которых умерла от чахотки, а отец погиб в Освенциме. У Гвоздека были, как говорится, золотые руки. Он сам себя называл «комбинатом», и действительно, обладая незаурядными способностями, неплохо владел почти всеми ремеслами. В доме он был настоящей «скорой помощью», потому что одинаково хорошо мог исправить радио или электричество и изготовить утерянный ключ или печную задвижку, отремонтировать кран, бачок в уборной или газовую колонку в ванной, а в случае надобности брался и за работу обойщика. Время от времени Гвоздеку поручали делать проводку на государственных строительных работах, но постоянно он с этим связан не был. Он предпочитал более разнообразную жизнь вольного мастера, неожиданные заказы, непосредственные сношения с прибегавшими к услугам его «золотых рук» клиентами. Он любил видеть, как люди радуются быстрой и красивой починке. И справившись с каким-нибудь внезапным домашним бедствием, любил слышать: «Что бы мы без вас делали!»
Гвоздек так говорил Логойскому:
— И что вам дался этот участок? Не выходит — значит надо бросить и взяться за что-нибудь другое. Человек должен все уметь, в каждом деле есть свои приятные стороны. Я-то вижу, что у вас и голова на плечах, и руки не зря привешены. Сам бы взял вас в помощники, да ведь сразу скажут, что я использую наемный труд, и тогда хлопот не оберешься. А участка вы без «места работы» не получите. Я бы на вашем месте взялся за первую попавшуюся работу. Трудно начать, а потом... по-ойдет!
— Пра-авильно. Пра-авильно, — поддакивал Клеменс Логойский. — Всякая работа хороша, всякая нужна. Но, видите ли... годы! Возраст. Молодому можно менять профессию. Он всегда найдет призвание. Времени у него много. А что ж я! Меня уж не везде и захотят. Это я должен хотеть. И добиться, наконец, своего.
Ян был более лиричен. Его ясные глаза сочувственно поглядывали на Логойского. С ободряющей улыбкой он говорил:
— Ну, что-о мне с вами делать, чтобы вы все-таки получили этот участок. Проще всего: возьмите у меня кусочек и копайтесь в земле. Видать, вы понимаете в этом деле, любите его. Люди уж знают, что вы человек понимающий. Вот и мне вы и это и то советовали, да и люди говорят, что вы только так ходите, а многое знаете даже лучше инструктора. Я не раз думал, то ли вы садовником были, то ли учились, может быть, этому делу? Или... свое имение, может, у вас было?
— Имение? Да нет. Откуда же! — Логойский решительно покачал головой. — Мой отец работал на железной дороге. Далеко. В России. Но в молодости я посещал Высший сельскохозяйственный институт в Петербурге. Война помешала. Та, первая мировая. А потом я работал в Пулавах. И в Морах, знаете, опытная садоводческая станция. Недалеко от Варшавы...
— Ну, вот, вот. Видите, я сразу угадал, что вы практик-специалист, — обрадовался Ян Стройный. — И чего вам бегать, искать. Я говорю, берите у меня кусочек. Да чего там, денег я с вас не возьму. Участок этот у меня больше для детей, чтобы им было где побегать, ну и там ягод пощипать. Да и жена любит посидеть, и чтобы цветочки были в квартире, малость яблок на зиму. Я, да чего-о там...
В самом деле, Ян Стройный обрабатывал участок образцово, но держал его главным образом для удовольствия, для радости. Другое дело — Базилий Стысь. Это был человек расчетливый. Он хотел получить с участка не только все необходимое для питания и для разведения кроликов, но и чистую прибыль. Семейство Стысей разводило цветы высококачественных сортов и находило покупателей как в своем доме, так и по соседству. Расходы Стысей на участок были, правда, порядочными, но Виктория Стысёва, которая обычно любила жаловаться, сама говорила Осецкой, что прошлым летом неплохо заработала на одних только розах; розы в этом году хорошо уродились. Осецкие, оба из артистической среды (он был композитором и скрипачом, она работала в отделе театральных радиопередач), до безрассудства обожали цветы, что выводило из себя их «хозяйку» — старую Леопольдину Кендзёрек.
— Глаза бы мои не глядели, — говорила она, — как эти дворники (она не признавала слова «привратник») лезут со своими цветами, только деньги у людей из кармана тянут. Хитрые какие люди, — сердилась она, хотя жила в дружбе со Стысями. — Все им мало. Еще за эти цветы дерут. Ну и пусть дерут, если есть идиоты, которые покупают, — сверлила она злым взглядом «свою пани».