Отец. Рано осиротел, из родных осталась у него только сестра, которая была замужем и жила в России. Он переехал к ней, где-то там учился, работал техником или инженером на железной дороге. Переписывался с девушкой, которую любил, еще будучи гимназистом. Она тоже была сиротой. Получив приглашение его сестры, она приехала из Польши. Они обвенчались, стали родителями Клеменса. Кроме Клеменса, у них была еще дочь. Жили они хорошо, но все время тосковали по родине. Всю жизнь собирались туда вернуться, и всю жизнь этому мешали различные обстоятельства. Отец рано умер от воспаления легких, не дослужив до пенсии. Семья попала в нужду. Клеменс окончил к тому времени первый курс Сельскохозяйственного института в Петербурге, его сестра только что перешла в шестой класс. Пришлось бросить учение и взяться за работу. В столице жить было дорого. В провинциальном уральском городе невозможно было, зарабатывая уроками, прокормить трех человек. При помощи институтских товарищей-поляков Клеменс попал на Украину, в имение польского помещика. Там, готовя двух мальчиков в гимназию, он немного научился от их гувернера французскому языку, от дам, обращавших внимание на интересного молодого учителя, — так называемым хорошим манерам, а с помощью других домочадцев совершенствовался в польском языке, который он знал недостаточно — только то, что вынес из родительского и теткиного дома. Жизнь в имении была ему не по душе, хоть и жилось там, как в раю. Подружился он только с садовником-поляком. С ним проводил все свободное время, от него больше всего научился, а увлечение естественными науками вместе с неизвестно откуда появившейся склонностью к сельскому труду развили в нем страстную любовь к садоводству.
Он пробыл там почти два года. Сестра закончила гимназию. Клеменсу подошел срок призыва на военную службу, и надо было просить отсрочки, чтобы возобновить прерванные занятия в институте, но тут началась мировая война. Он пошел на войну, а сестра, закончив соответствующие курсы, стала сестрой милосердия. И оказалось, что в результате этого матери были обеспечены лучшие условия жизни по сравнению с тем временем, когда Клеменс вдалбливал науку в головы помещичьих сынков. Клеменс был убежденным пацифистом, но со своим неисчерпаемым запасом веры и доброй воли поверил, что война откроет ему путь в Польшу. Ведь все знакомые поляки говорили, что это смертельная схватка с извечным врагом, что будет второй Грюнвальд, что Польша будет воссоединена, правда, под эгидой царя, и это не очень-то радовало, но, мол, позже Польша как-нибудь от царя освободится. И Логойский был хорошим солдатом еще и потому, что любил хорошо исполнять все, что ему поручалось. Когда в 1915 году он попал на фронт, то начал даже, как это бывает на войне, быстро продвигаться по службе. И хотя не имел свидетельства о дворянском происхождении, как-то получилось, что с помощью расположенных к нему людей (их всегда у него было достаточно) прошел и курс офицерской школы военного времени.
Октябрьская революция застала его подпоручиком. Он был тогда в госпитале после ранения в одном из городов западной России.
Когда большевики заняли город, медицинские сестры этого госпиталя, поверив слухам, что царских офицеров будут убивать, сожгли все, даже самые невинные документы офицеров. Клеменс Логойский вышел из госпиталя никем. Он не ударился в панику, как другие, однако не знал, что ему делать. Он остался один на свете. Сестра еще год назад умерла в инфекционном военном госпитале от сыпного тифа. Мать при Керенском умерла от апоплексического удара. Логойский не был противником революции, в армии было много революционеров, в том числе среди младшего офицерства. Но общественные идеи мало его увлекали, он воспринимал мир через оценку конкретных фактов, а факты складывались пока что в грозный хаос, который его слегка отпугивал. Его собственные цели были скромные, и он любил добиваться их. Как в начале войны, так и сейчас он стремился в Польшу. В то время тут и там сосредоточивались какие-то польские военные части, у которых был, надо думать, свой центр, двигавшийся к той же цели. Логойский попал в одну из таких частей. Его охотно приняли рядовым, потому что офицеров и без него было слишком много; многие кадровые царские офицеры воспылали любовью к родине, куда никогда бы не вернулись, если бы не революция. Клеменс не стремился к военной карьере и не доказывал своих прав. Ему было все равно, лишь бы попасть в Польшу. Но отряд не так-то быстро попал в Польшу, он не успел связаться ни с каким «центром». Его интернировали.