Тут оказалось, что Логойский принадлежит к тем людям, которых в несчастье ждет счастье. Ведь обстоятельства, в какие он попал, да еще во время революции, не сулят человеку ничего хорошего. Ему же не приходилось жаловаться, его даже пальцем не тронули. Вместе с другими рядовыми его направили... на огородные работы.
Когда был заключен мир и он, наконец, вернулся в Польшу, в землю обетованную, один товарищ по лагерю, книгопродавец, устроил его в армейский книжный магазин. И здесь Логойский усердно работал, но все время мечтал о садоводстве. При помощи еще одного из друзей по военным невзгодам он установил связь с опытной садово-огородной станцией в Морах. С наступлением безработицы и массовых сокращений его уволили из книжного магазина под предлогом отсутствия официально засвидетельствованной квалификации. Он только этого и ждал и поступил на эту опытную станцию простым рабочим, потому что и там не было свободных штатных мест. Логойский сумел показать себя, и через некоторое время его взяли по договору в Институт агрономических исследований в Пулавах. Здесь ему доверяли уже более ответственную работу, но и на этот раз он попал под сокращение штатов.
Вот и все, кроме самого главного, того, что не укладывается ни в какую анкету. Все военные годы он жил любовью к женщине, которую встретил на Волыни, в городке, где его часть стояла с полгода во время позиционной войны. Она казалась олицетворением долгожданной отчизны. Темнобровая смуглая шатенка с синими глазами, с густым и сладким голосом, слегка хрустящим, как шоколад с орехами, который они в ту пору ели и любили. И с улыбкой, похожей на ту, что сейчас промелькнула перед ним, — и где, боже мой, в комиссариате милиции! Когда, выйдя на свободу, он бросился искать эту женщину (переписка давно оборвалась), то не нашел ее среди живых. Город, где он был счастлив, поразила эпидемия гриппа. Встреча с родиной слилась с тяжелой скорбью в его сердце.
Он помнил все это, но ни тогда, ни теперь не жаловался на свою судьбу. Просто констатировал, что все это было в его жизни.
На Краковском Предместье ему подвернулся сотый номер автобуса, в машине уже было достаточно просторно, и когда Логойский сел в кожаное кресло, а мимо окон поплыли фронтоны дворцов, костелов и каменных домов этой красивейшей улицы мира, жизнь, несмотря ни на что, показалась ему приятной и удобной.
4
Как-то в ноябре, бродя по участкам, уже готовившимся к зимнему сну, Логойский встретил Стройного, который торопливо шел, вернее почти бежал, к калитке.
— А я к вам бегу, — закричал Стройный, увидев Логойского. — Видите ли, — запыхавшись, остановился он, — мы с вами искали, искали и не знали, что уже недели две назад можно было получить участок, сразу и без всяких хлопот Пошли побыстрее, это чуть-чуть подальше, почти у самой Аллеи Независимости. Пойдемте, пойдемте, эта женщина ждет. Я сказал, что сейчас вас приведу.
Они свернули в сторону. Логойский осторожно спросил:
— И много платить?
— Да нет, чего там, ничего не платить. Это один обойщик. Я его знаю. Когда-то вместе работали в министерстве, мягкую мебель ремонтировали. Хороший человек и мастер хороший, только, знаете, — тут Стройный щелкнул пальцем по горлу, — алкоголик. Намучилась с ним баба, ничего поделать не может. Недели две назад на улице свалился, даже и пьяный тогда не был, шел узнать насчет работы; с прежнего-то места его уволили за пьянство. Припадок какой-то с ним был. «Скорая помощь» привезла его домой, а сейчас его взяли в Творки. Не то чтобы он сумасшедший, просто там лечат этих алкоголиков.
Забыв, что надо спешить, Стройный замедлил шаг и продолжал рассказывать:
— Видите ли, женщина эта хочет сохранить участок, пока он не вернется. Она говорит, что он больше всего на этом участке работал. И верно, — доверительно шепнул он, — чтобы жену не расстраивать, пойдет с бутылкой на участок и там в беседке напьется. Да-а, знаете... Люди по-разному эту штуку употребляют.