— Ладно, пускай тут, — отозвался его пассажир и, сойдя с повозки, добросовестно поправил слежавшуюся солому. Потом пошел вперед такими неуверенными шагами, как будто только что в первый раз после болезни встал на ноги. Прошел немного и остановился. Дионизий, въезжая в ворота усадьбы, обернулся. Неприятный гость продолжал стоять на месте и осматриваться кругом.
— Это кто? — спросили во дворе. А узнав кто, накинулись на Дионизия.
— Зачем привез его, этого Михальского? Чтобы он зарезал кого? Чтобы украл что-нибудь?
Даже дети перепугались, потому что их всегда стращали «Сатаной».
— Подожди, подожди, — говорили обыкновенно старшие, — если будешь такой непослушный, то отдам тебя Сатане Михальскому.
И вот сегодня, перед таким большим праздником, этот страшный человек стоит на дороге и глазеет вокруг как ни в чем не бывало!
Говорили в былые времена, что мать прижила его от какого-то пана из чужих сторон. А кто ее знает — может быть, и от самого дьявола! Потому что Юзеф этот с детства был какой-то непутевый. Не было человека в деревне, которому он не досадил бы чем-нибудь, с которым бы не ссорился. Мать — и ту бил. За это у него должны бы отсохнуть руки, а между тем не отсохли. И в них хватило силы, чтобы два года назад, на свадьбе, покалечить людей, натворить бог знает чего. А ведь ему тогда было не больше восемнадцати лет! После этого он из деревни ушел, и больше его никто не видел. В прошлом году ему кто-то дал знать о смерти матери, которая служила в усадьбе птичницей. Куда именно Юзефу посылали эту весть и дошла ли она до него, никто не интересовался.
Господа тоже на этот раз были недовольны Дионизием.
— Зачем этот Сатана приехал с вами? Чего ему надо? Теперь и в праздник надо будет следить в оба.
Дионизий и сам уже немного жалел, что привез его: стало как-то неуютно, тревожно вокруг.
Но, когда в конюшне на него снова накинулись с упреками, он иначе посмотрел на дело и, подождав, пока все замолчат, возразил:
— Если бы я его не подвез, так он бы пешком пришел. Чего вы все ко мне пристали?
И через минуту, повысив голос, продолжал:
— Такой человек, когда ему некуда деваться и он со всех дорог собьется, всегда приходит снова в родные места. А вам какой от этого вред? Убудет у вас земли оттого, что он ее топчет? Не человек он, как другие, что ли? Шляхтич он какой-нибудь? Марципанов он, видно, на этом свете не жрет: брюха не отрастил. А если бы с тобой так случилось: пошел бы ты в люди, и все бы для тебя плохо обернулось, а тебе по дороге какой-нибудь человек пожалеет местечка на возу. Что же, ты скажешь, что он христианин? Скажешь, что он — свинья! И правильно скажешь!
Конюхи посмеялись, и этим дело кончилось. Никто больше не приставал к Дионизию, и все вышли из конюшни покурить.
Дионизию все же было как-то не по себе. Словно он помимо воли ввязался во что-то и не знал, хорошо ли это.
Он стоял в конюшне, погруженный в эти смутные мысли, когда вдруг услышал, что конюхи за дверью объясняют кому-то, как найти Дионизия, и кричат:
— Дионизий, тут к тебе пришли!
Спрашивал его именно этот Сатана и, войдя, уселся на ящике.
— Чего это тебе приспичило, зачем сюда приволокся? — неприязненно спросил Дионизий, напрягая зрение, чтобы в темном углу разглядеть пришельца.
— Я издалека иду, — сказал тот после долгого молчания.
— Ну и что же? Издалека, подумаешь! Откуда же это?
— Из Варшавы.
— Может, еще пешком?
— А вы как думаете? Таких, как я, покамест еще в каретах не возят, да и в поезда без билета не приглашают.
— А сюда тебя кто приглашал? — сердито спросил Дионизий.
Сатана ответил грустным вопросом:
— А разве ж тут не моя родная сторона?
— Тебе бы лучше идти на чужую сторону, туда, где тебя не знают.
— А почему? — крикнул гость, вскакивая с ящика. — Украл я тут у кого что-нибудь? Или убил кого? — Он говорил, словно захлебываясь собственными словами.
Дионизий онемел. Вот и толкуй с ним, когда он, видимо, никакой вины за собой не чувствует да еще кричит так, как будто его обидели!
Заговорили о другом, о всяких обычных вещах.
— Ну, оставайтесь с богом, — сказал наконец Сатана. — Мне пора идти.
Дионизий вышел вслед за ним за порог конюшни и видел, что Сатана ничуть не спешит и спешить ему некуда.
Он обошел вокруг двора, постоял у возов. Поднял голову, попугал ворон, затопав ногами.
«Еще где-нибудь огонь обронит», — думал Дионизий, поглядывая на красный огонек папиросы, которую Сатана держал в пальцах. Он следил за ним украдкой, а в сердце шевелилась смутная жалость. Пришла мысль, что Михальский не имеет родного дома и бродит по страшному, враждебному миру, что он много несчастнее его, Дионизия.