— Ну, слава богу, — радовался отец, — слава богу! А как Зузя?
— Полегчало немного. Видно, она просто устала с дороги.
Юзя уснул на узлах, и его не стали будить. Только что они уселись, собираясь поесть, как пришли звать Качмарека в контору.
Он довольно долго не возвращался. Наконец пришел совсем другим человеком. Даже есть сразу не стал, торопясь выложить новости. Напрасно они так огорчались из-за плохой избы. Он видел самого пана и тот ему сказал: жилье, мол, вам досталось не больно хорошее, но я строю тут под садом кирпичный домик и переселю вас туда. Будете там жить, говорит, как никто из мужиков не живет: комната с чуланом, два окна на петлях, и чердак есть, все как следует.
— И дом кирпичный, настоящий!
Тут отец стал уверять, что, когда они шли с Юлькой и он увидел кирпичи и яму, его словно что-то в сердце толкнуло.
Снова все сели за стол и поели вместе с отцом. Он не переставал говорить под стук деревянных ложек о глиняное дно миски:
— Нет, чтобы в один и тот же день у человека вот так сердце дрогнуло от предчувствия и сразу же все сбылось — это же неслыханно!
Вдруг он сорвался с лавки и крикнул с беспокойством:
— А где кот?
Все засуетились.
— Кто его из мешка вынул?
Не убежал ли? На новом месте кота надо беречь.
Зузя, дремавшая у теплой печки, первая увидела его и успокоила всех:
— Да вот он, сидит у кадки, глаза так и светятся!
Мать прослезилась при мысли, что теперь этот кот — единственная их скотинка.
— И как тут что-нибудь наживешь, когда болезни да похороны все съели? Что было, то распродать пришлось. Говорят: господа, господа — а что господа? Все равно свое уходит, хотя бы господа и помогли. Да и какая их помощь? Господи боже, ни коровы теперь, ни поросенка... Хоть бы куры были!
— Если будем жить в таком доме, так разве не наживем все это! — возмутился отец.
Правда, отчего не нажить? Изба — первое дело, остальное приложится. Они еще поговорили о кирпичном домике, порадовались и стали укладываться спать.
Солома была крепкая, хрустящая, не ломкая.
Теперь, когда они знали, что будут обеспечены новым жилищем, им, по правде сказать, даже казалось, что можно обойтись и без него. Они все вместе — от этого и горести, что затемняют белый свет, от этого и сила, что помогает выпутываться из всех бед и неудач. Что там изба? Дождь, который шумит за окном, тоже ничего не значит. Важно то, что они все вместе, — вместе переносят всякое горе, вместе отдыхают, засыпая, а утром проснутся все вместе — и, может быть, будет хорошо.
На следующий день, действительно, было хорошо. Но ясная погода стояла недолго. В мае начались дожди и уже не прекращались. Лето было дождливое. Все кругом блестело, как жестяное, травы гнили, хлеба портились, люди не могли выйти за порог, не укрывшись платком или холстиной, и уныло ждали хоть одного ясного дня. Дожди в большой степени были причиной того, что постройка кирпичного дома не двигалась вперед. Заложили фундамент — и никто больше этим не занимался.
Но Качмарковы ни за что не хотели бы теперь уехать отсюда. Как только выдавался свободный час и небо немного прояснялось, они всем семейством ходили на место постройки, смотрели, где будут их окна, где — потолок, двери, чулан. Это разрытое место, где желтела глина и лежали ряды кирпичей, как будто было тем, чего они так долго искали по свету.
Раз они нашли на постройке щенка. Он поплелся за ними в хату, да так и остался у них. Должно быть, его потерял кто-нибудь, шедший мимо, по дороге в Покутицы. Несмотря на то, что здесь все знали каждую курицу, о щенке никто ничего не мог сказать. Качмарковы сочли эту находку за доброе предзнаменование, за начало благополучия.
И в самом деле, жизнь стала налаживаться. Хлеб в этих местах был дороже, чем там, откуда они прибыли. Они продали остатки старой месячины и часть новой и, почти не урезывая себя в еде, выплатили долги, немного приоделись, потому что, когда приехали, ходили оборванные как нищие. К рождеству появился у них и поросенок, полученный в рассрочку из усадьбы, и они начали копить деньги на корову. Все вздохнули с облегчением, потому что и здоровье как будто начало возвращаться в их дом. У Зузи, хотя она и ходила на барское гумно работать, появился румянец на бледных щеках, она даже как будто окрепла и немного повеселела. Родные не понимали, какие силы ее поддерживали. Их тревожило, что по вечерам Зузю трясла лихорадка и она сильно потела. Но они надеялись, что, может быть, это болезнь из нее так выходит.
Мать тоже чувствовала себя здесь хорошо. Как-то они с Юлькой хотели припомнить, когда же в последний раз находила на нее болезнь, — и не могли.