Юлька не вернулась в усадьбу, а пошла к своим.
Они сидели в потемках, убитые отчаянием. Сначала не стали и разговаривать — не могли. Юзя спал крепко на пуховике матери — единственный счастливый человек в семье.
— Видала ты, Юлька? — сказала наконец мать. — Нежданно-негаданно опять приходится идти искать ветра в поле. Дорого, ох, дорого заплатим за то, что немного огрызнулись! — Она вздохнула. — Лучше бы мы совсем сюда не приезжали!
Юлька подошла к отцу и спросила осторожно:
— Да как же это случилось? Отчего пшеница загорелась?
— Почем я знаю? Мужики лежали в холодку под грушей и пасли своих коров в овраге. Кто же может запретить людям стеречь свое? Я улегся с другой стороны в траве и, может, с часок поспал, а тут как закричат: «Горит!» Я вскочил, обернулся — а уж огонь только «фр-фр» над полосами, и такой треск, так и гудит, так и хлещет! В один миг все занялось...
— Тата... а вы... не курили?
После этих слов наступило молчание.
— Не знаю, — сказал наконец Качмарек замогильным голосом.
Он встал и ударил себя в грудь.
— У меня так помутилось в голове, что даже память отшибло. Ничего, ничего не могу припомнить... Не знаю, что делал перед тем, как это случилось. Но неужто я такой отпетый, что стал бы курить около созревших хлебов? Мне — спалить пшеницу?! Да что я очумел, что ли? Ведь это все равно, что я всем вам горло бы перерезал, потому что мне то поле такое же родное, как вы все! Да!
Плакали все вместе, сетуя, что какая-то злая сила ходит меж людей, путает и портит жизнь. С невысохшими еще на глазах слезами Юлька пошла обратно в усадьбу. Ночь была светлая. Кричали перепела.
Не сразу, а неделю спустя, когда пану стало лучше, Юлька спросила у отца, куда они теперь поедут. Может быть, уже пришло время пуститься за море или в Пруссию? Отец отвечал, что нет, ни за что туда не поедет.
— Да ведь вы еще недавно хотели?
— А теперь — другое дело, — твердо возразил отец. — Я тут много передумал, пока ходил, поля стерег. И так тебе скажу: не стоило бы и жить, если бы не верить, что придут и здесь для людей лучшие времена. А если все уедут за море, кто же этого добьется?
— А ты думаешь, не наплетут про тебя в других имениях, что из-за тебя хлеб сгорел, и мало ли что еще? Небось, наши-то господа ездят в гости к соседям? Кто тебя теперь наймет? — предостерегала Качмарека жена.
— Я больше в деревне работы искать не буду.
— А куда же ты денешься? — простонала она.
— В город поедем. Еще мы этого не пробовали, так отчего не попробовать?
— Господи Иисусе! В городе людям живется хорошо, но они еще больше грызутся, каждый рад сожрать другого, — сказала жена уже тише.
— Ко всему, что хорошо, путь далек. Далеко и то время, когда люди будут понимать друг друга. Но как оно ни далеко, а все же люди не злы, только жизнь их не дай бог как неладно устроена! Чуть что — сейчас человек человека проглотить рад. Но так не может быть вечно. Если не я, то ты, Юльця или Юзя дождетесь, что люди станут людьми и придут друг к другу.
Эти слова внесли немного успокоения в измученные сердца. Зажгли огонь, утерли слезы. Юлька зачерпнула в кружку воды и стала поливать цветы на окне.
— Я и про него, про пана, ничего плохого не скажу, хоть мы и злы друг на друга, — снова заговорил отец. — Я и сам бы бог знает что натворил, если бы у меня такая пшеница сгорела. Но что же делать? Я тоже не мог обиды стерпеть. А если я и вправду виноват — так поделом мне, что меня отсюда выгонят. Пусть уж другие эту землю берегут до лучших времен. Говорят, большая война будет. Так, может быть, после нее все наладится...
Они потолковали еще, пока не спохватились, что час поздний.
— Иди, Юльця, иди скорее, — торопили родители дочку. Но, когда она была уже у дверей, воротили ее.
— Юльця!
Она обернулась.
— Юльця, а тебе-то ведь остаться придется? Ты на службе...
Она потрогала пальцем дверную щеколду и медленно ответила:
— А я думаю отказаться от нее и с вами ехать.
— Да ведь у тебя здесь жених, дочка. Как же будет с Посилеком?
На этот раз прошло немало времени, пока Юлька отозвалась голосом хриплым, словно ей сдавило горло:
— Если он меня хочет, то придет за мной и в город, а если нет — и тут меня не найдет.
Старики успокоились, вздохнули с облегчением.
— Это ты разумно говоришь, — похвалили они ее, а когда Юлька ушла, признались друг другу, что им приятнее иметь ее еще год-другой при себе.
— Потому что нам нелегко будет. Надо налаживать все сызнова, новую жизнь начинать, а Юльця такая молодая, здоровая, веселая, как утренняя зорька. Еще успеет под венец.