— Вот, — говорила она, вытирая слезы и роясь в сумочке. — Вот моя фотокарточка того времени, сразу после освобождения. Видите, как я выгляжу. Тень, призрак, а не человек. А это Линда.
Наталия молча смотрела на фотографию, а панна Винчевская продолжала:
— Я бы очень хотела, чтобы вы могли видеть, как меня любили в Катовицах. Ни за что не хотели отпускать, только я, глупая, настояла на своем и приехала сюда. А зачем — сама не знаю. Достанется мне здесь, и поделом. Ведь говорили мне, что заедят меня здесь. И заедят.
— Бабы заедят, — добавила она многозначительно, все больше смелея. Она вытерла слезы со своих горящих глаз и снова начала говорить.
— А я не обращаю на это внимания, — уверяла она. — Работаю себе, и ничто меня не касается. А ведь как приходится мучиться! Каждый должен сначала разобраться в человеке, а потом уже судить о нем. Видите, например, эти цветы на окнах? Это все я. Если бы не мое влияние, здесь ничего бы не было. Я даже не понимаю, почему я имею такое влияние. Официально я не имею никакого отношения к этой чайной, но вы только спросите у буфетчицы, и она вам расскажет, как я во все вхожу. Недавно, например, пришел новый командир и хотел уволить буфетчицу. А я не дала. Пан полковник, говорю, так с людьми поступать нельзя, нужно сначала все самому узнать. Вы меня еще не знаете, может, я такая и сякая, но я не могу видеть несправедливости. Поэтому меня все уважают. Только тот, кто судит с первого взгляда, может подумать, что я поверхностная. Новый командир тоже сначала так и так на меня, а потом, когда узнал, то сказал: «Я думал, что вы только развлекаться любите — вы такая веселая, а вы тут столько сделали». А я ему говорю: «Пан полковник, кто пережил столько, сколько я, тот должен серьезно относиться к жизни».
Она замолчала и доела булочку. Линда, принюхиваясь, тыкалась носом во все углы и забиралась под столики. Наталия допила чай. В соседней комнате буфетчица говорила солдату:
— Я ужасно люблю, когда играют печальную музыку. Такая уж я — не люблю слушать веселое.
Потом опять заговорила панна Винчевская:
— Мне хочется, чтобы вы пришли как-нибудь к нам на вечер. Я организую такие вечера, и вот один капрал, тоже наш читатель, сказал мне: «Пани заведующая, с тех пор как я побывал в вашем клубе, я совсем не хожу в город». А что за мученье устраивать такие вечера! Однажды привели в зал такую, знаете, одним словом — девку. Но я не растерялась. Сразу взяла и развесила надписи: «Не чин украшает человека!», «Уважайте свой отдых!», «Не позорьте стен клуба!» И, конечно, к ней — пошла вон отсюда! Все хотели прогнать того, кто ее привел, но я говорю: нет, господа! Это она виновата, женщина должна сохранять свое достоинство.
Она рассказывала это с пылающими глазами, поминутно глотая слюну и захлебываясь, а с худого лица ее не сходил темный румянец.
— О, вы не знаете, как трудно справиться с солдатами. А хуже всего был оркестр... В оркестре все такие испорченные... Если бы я не занялась ими, не знаю, что с ними было бы... А теперь? Теперь это лучшие читатели, самые порядочные ребята... Они мне всегда охотно играют. Кино или вечер, мне уж о музыке заботиться не нужно... — хвалилась она, словно хотела, пока они в чайной, выложить все.
Наталия оперлась подбородком на руки и внимательно следила за панной Винчевской.
«Всякая откровенность в отношениях с таким существом совершенно бесполезна, — думала она. — Разве поможет, если я скажу ей, что думаю о всем этом вздоре. А, впрочем, что же я думаю о ней? Я и сама не знаю». А панна Винчевская, немного помолчав, наклонилась к Наталии и доверительно сообщила вполголоса:
— Вы знаете, я пишу пьесу. Такую библиотечную. С определенной целью. Чтобы приохотить к чтению. Такую популярную, поучительную.
— Ничего не могу поделать с собой, — вздохнув, прибавила она, — такая уж у меня артистическая натура. В этом нет ничего удивительного. Я ведь из артистической семьи...
Но тут Наталия не выдержала.
— Пойдемте, — сказала она, — пора за работу.
— Пойдемте, — энергично поддержала библиотекарша.
Неизвестно, как объяснила она себе длительное молчание Наталии. Но на обратном пути она была так приветлива, словно встретились они для непринужденной дружеской беседы.
— Ах, — вздохнула она, рассматривая черный с белым костюм Наталии, — я ужасно люблю, когда так подобраны цвета. Мне очень это нравится. Надо будет подумать, как бы сделать себе такой же костюм. Я так обносилась.