— Дорогая моя, ты все время спишь, — ворчала Октавия, — а у меня голова кругом идет.
— О-о — аа-ой — тыыы... та-а-кая же за-а-урядная, как какая-нибудь базарная кумушка. — Сабина сладко потягивалась, и слова из ее уст вырывались отдельными прерывистыми слогами. — За-а-чем ты мучаешь себя такими пустяками?
Неожиданно слова эти приводили Октавию в хорошее настроение.
— Сабина говорит, что я заурядная, — заявляла она потом то одной, то другой из своих приятельниц. — Но ведь и заурядным надо жить на свете. Что? Нет? Ну, моя дорогая!
Разве быть заурядной — не значит быть такой, как все? Выходит, что она ничем не обделена, даже внешностью. Значит, и ей дано познать все то, что и другим женщинам. Значит, и любовь.
Сабина Коцелл не все время спала, как уверяла Октавия, но в жизни сестры она участия не принимала, даже комната у нее была отдельная. Она умудрялась вовсе не выходить к гостям, зато с большим наслаждением бродила в одиночестве по полям, лежала часами на траве или сиживала в долгом раздумье у воды. Прекрасные картины природы, которые Октавия умела использовать для развлечений, сосредоточивая все вокруг себя, на Сабину производили другое действие, она как бы растворялась в этих пейзажах. Порою ей казалось, что она поглощается землей, сливается с пронзительным стрекотанием сверчков или шумом леса. И ощущения эти были ей приятны, она легко им поддавалась, тем более что ум у нее был медлительный, читать и думать она не любила. Зато любила петь. В ту пору, когда приобретение Выджина придало особый блеск жизни семьи Коцелл, Сабина наезжала домой только изредка. Постоянно она жила в Варшаве, где училась петь, так как у нее были артистические наклонности. Говорили еще, что она там в кого-то безумно влюблена. Вот это, очевидно, Сабина и приписывала своей незаурядности, но что было в ней действительно особенным — это удивительная, необыкновенного обаяния женственность, которой не могли повредить ни тяжеловатые формы, ни неправильные черты лица. Особенно пленительными были ее ласковые карие глаза и манящие губы.
Хотя Сабина часто отсутствовала, но в тот день, когда Зыгмунт Пшемыский сделал предложение ее сестре, она как раз была дома. Октавия после четырех лет непрерывных стараний достигла только того, что припасала на крайний случай. Жених ее был скорее другом отца, с которым у него были общие дела. Очутившись в затруднительном положении, он, возможно, решил закрепить этот союз более тесными узами. С Октавией его не связывало ничего, кроме дружеского обмена любезностями. В остальном он показал себя с самой выгодной стороны; у него была, как все утверждали, породистая внешность, и он происходил, так же как и Коцеллы, из разорившегося мелкопоместного рода. К деревне его не привязывало ничего, кроме удовольствия проводить там отдых. С городом он был связан необходимостью зарабатывать на жизнь, болезненным пристрастием к развлечениям и честолюбивым стремлением играть роль, которая на новой почве помогла бы возвратить его имени блеск, утраченный на старой. Но самой важной чертой, главным его достоинством было то, что он появился. Что он решился. Он не любил и не был любим. Ах, любовь, роман, полный безумств и поэзии, а вот здесь — расчет, приданое, союз двух холодных рассудков. Прекрасно, но сколько несчастных, не способных разжечь или познать любовь, только благодаря браку живут так, как если бы они познали ее. Так или иначе, Октавия могла наконец отдохнуть и успокоиться, особенно после того, как заметила, что жениха влечет к их дому что-то еще, кроме расчета. Вернее, не что-то, а кто-то, ее сестра Сабина. Зыгмунту Пшемыскому не угрожала опасность влюбиться в Сабину, потому что он был влюблен в одну красивую бедную девушку. Но ему очень нравилась задумчивая сестра Октавии. Как только он появлялся, сразу же спрашивал о ней, и его голубые холодные глаза согревались только в ее молчаливом присутствии.
И когда Октавия однажды захотела сообщить о своем счастье ближайшей родственнице, тетке Барбаре Нехтицовой, из-под пера ее торжествующе вылились следующие слова: «Особенно рада я еще потому, что Зыгмунт очень любит Сабину. Он проводит с ней много времени, и они прекрасно друг друга понимают. А она, бедняжка, ведь так одинока и так нуждается в добром сердце. Глядя, как он с ней мягок и предупредителен, я с радостью убеждаюсь, что он будет и хорошим мужем».