После короткой стоянки в Старом Порту поезд шел по побережью залива, однако не у самой воды, а среди цепи холмов. Октавия быстро собрала свои чемоданы и стояла теперь в ожидании у окна. На мелькавших за окнами холмах ей мерещился бледный отблеск солнца, хотя вершины, казалось, густо заволокло тяжелыми тучами. Нет, это светились буковые и дубовые леса, еще устланные сухими листьями, как их оставила осень. Часть склонов была покрыта черными кустами дрока или сосновым лесом, укутавшим их, словно шуба.
Октавия помнила, что где-то здесь, между холмами, откроется вдруг море. Она ждала с нетерпением, а потом ей показалось, как всегда, что она проглядела это место. Но вот холмы расступились, и на дне пролегавшей между ними долинки, словно в миске, показалось море. Оно мелькнуло мутным белесым полукругом, еще более бледным, чем тучи. Сверкнуло и исчезло. А тут испортилась и погода, пошел косой колючий снег.
Октавия вытащила свои чемоданы в проход, где уже стояли, ожидая остановки, двое мужчин. Оба они были невысокие, коренастые, с бритыми угловатыми лицами, в дорогих ярких костюмах. Оба обернулись на мгновение, когда Октавия начала возиться со своими чемоданами в дверях купе.
Приближалась Зеленая Пристань. Тучи вдруг разошлись, и пестрый хаос строящегося города засверкал в ярком солнце. Он казался мокрым, словно вынырнувшим после купанья. Город лежал в просторной плоской долине, залив врезался в нее полукругом. Долину эту окаймляли холмы, края которых обрывисто спускались с обоих концов на узкий песчаный пляж.
Когда Октавия вышла из вагона, погода опять испортилась и из-за угла рванул, взметнувшись, ледяной ветер, и снова пошел снег.
Кондуктор ходил вдоль перрона и повторял как бы нехотя:
— Зеленая Пристань! Зеленая Пристань!
Далеко в море раздавался спазматический, прерывистый вой сирены. Октавия бежала за мчавшимся вперед носильщиком и вдруг потеряла его из виду. Он окликнул ее уже на стоянке, когда засовывал чемоданы в последнее свободное еще такси. Расплачиваясь, она сказала ему с упреком:
— Разве можно так мчаться! У меня больное сердце.
Октавия велела шоферу остановиться у Городского банка. Банк был уже давно закрыт, но Октавия чувствовала, что не успокоится и не сможет заснуть, если не узнает, дали ли ей ссуду, о которой она просила лично в письме. От получения ссуды зависело окончание внутренней отделки дома, а также платежи по векселям.
Директор жил при банке, и Октавия была с ним знакома. Он, пожалуй, не обидится, если она зайдет к нему домой и спросит о ссуде. Впрочем, Октавия придавала настолько большое значение своим делам, что не думала о том, обидится кто-нибудь на нее или нет.
У директора она пробыла недолго. Вернулась расстроенная и постаревшая. На ссуду не было никакой надежды. Во всяком случае, в ближайшее время.
— Буковая улица, — сказала она грустно, — вилла «Зофья».
Шофер взял с места вторую скорость, и машина с грохотом начала взбираться на холмы Бонгарта, где раскинулся дачный поселок.