— Профессор, — говорила сестра, когда Сара спрашивала, когда будет операция, — профессор сказал, что ты должна быть несколько дней под наблюдением. Надо выяснить, как будут вести себя твои кишочки, а там видно будет.
Испуганная и удивленная, Сара подчинялась всему покорно. Все здесь казалось ей необычно красивым. И белые коридоры, и светлые палаты, и кровать. Она никогда в жизни не лежала еще в такой чистой постели, которая опускалась под ней так легко, как качели. Нигде не видала она таких больших окон, не было таких и в потешинской усадьбе. Первый раз в жизни она увидела ванную комнату и купалась в блестящей ванне. Все это просто ошеломило ее. Она представляла себе больницу местом еще более страшным, чем болото в потешинском лесу, болото, к которому дети не осмеливались подойти даже днем. А теперь она видит, что даже тот мир, куда она стремилась за кладом, не может быть прекрасней больницы, она себе этого, во всяком случае, представить не может.
Одно только было плохо: эти чудеса не радовали Сару. Когда Сара мечтала отправиться в далекий мир, она не думала, что будет так тосковать по родным, по Потехе. Она не знала, что расставаться со своими очень грустно. А тут ей пришлось еще расстаться после такого горя. Она все время вспоминала пожар, смерть отца. Ей хотелось полететь на крыльях к осиротевшей матери, но так как этого она сделать не могла, то, как только наступали сумерки и никто не мог ее видеть, она натягивала на голову белое одеяло и заливалась горькими слезами.
5
Наплакавшись вволю, она вытирала глаза и принималась убеждать себя, что не должна плакать, так как все к ней здесь очень хорошо относятся.
Вначале, когда она узнала и увидела, что во всей палате она единственная еврейка, она испугалась, не будут ли к ней приставать. Она слышала, что в городе есть такие нехорошие люди. Но в больнице даже и речи не было о чем-либо подобном. Здесь интересовались, у кого какая температура, кто назначен завтра на операцию, кому промыли рану, у кого сняли швы. Об этом спрашивают друг у друга больные, а не о том, кто еврей, кто протестант или католик. Болезнь не выбирает, она поражает всех одинаково.
Сару больные из второй палаты очень полюбили, может быть, потому, что она была здесь самой юной. Они старались, чтобы у нее все было, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Женщина, лежавшая без движения у окна в другом конце палаты, спрашивала каждый день:
— Как себя чувствует сегодня эта маленькая евреечка? Мне отсюда плохо видно.
Другая окликала проходившую сестру:
— Сестра, сестричка, возьмите, пожалуйста, апельсины и отнесите маленькой Саре.
И у Сары, которую никто не навещал, были апельсины, а иногда даже и цветы. Апельсины доктор запретил ей пока есть, и она их прятала, чтобы съесть потом.
Случалось, что поправлявшиеся больные заводили разговор если не о болезнях, то о врачах и сестрах. Профессора все называли «настоящим ангелом», а о сестрах говорили по-разному. Сестра Мария была, по их мнению, неповоротлива, не умела приподнять больную так, чтобы не было больно, неаккуратно меняла перевязки, но зато была веселая. Сестра Зофья была невнимательна, ошибалась, давая лекарства, больным приходилось самим следить за всем; она могла, например, поставить термометр и не прийти его вынуть, но зато она прекрасно делала уколы. Сестра Гелена кричала на больных, сердилась, если они ночью звонили, чтобы позвать ее, но хорошо поправляла подушки. Лучше всех была сестра Амелия. Ее можно было сравнить разве только с ангелом-профессором. Сара тоже больше всех полюбила сестру Амелию, но, по ее мнению, и остальные сестры были хорошие.
По утрам врачи обходили палату. Осматривали швы и раны, меняли перевязки и говорили друг другу:
— Посмотрите, коллега, какой чудесный шов. Прямо на выставку. И как прекрасно заживает.
Профессор Наленч задерживался иногда возле Сары, чтобы поговорить с ней.
— Ну что, — спрашивал он, — глаза опять красные? Отчего ты плакала?
— Мне хочется домой, — шептала Сара.
— А разве тебе здесь плохо? Погляди, за окном у тебя деревья, сад. А дома серый песок и нужда.
Глаза у Сары начинали блестеть.
— Но дома кто-нибудь всегда приходит, конный поезд едет с завода... Вагончики едут, — добавила она с умилением.