В светлом лазурном сумраке, меж чудных радужных струн света, которые предшествовали двойному рассвету, он увидел сонное покачивание чудовищного растения и услышал его усыпляющий шорох, которому слабо отвечали мириады цветов на ярусах ниже. Кошмарный гнет, черный и ощутимый, казалось, расточался с пирамиды и ложился недвижной тенью на землю Лофея.
Ошеломленный своим безрассудством, Лунайтай подумал, что его потаенные мысли, несомненно, будут открыты, как только он приблизится, и что Ворквэлю покажется подозрительным предложение жертвы задолго до привычного часа. Он преклонился пред своим цветочным сюзереном. Ворквэль ничем не показал, что соизволил заметить присутствие короля, но великая цветочаша в своем царственном жгучем багрянце, потемневшем в сумерках до гранатово-красного и пурпурного, наклонилась вперед — в готовности принять отвратительный дар.
Спустя миг промедления, который показался вечностью, задыхаясь и цепенея от религиозного страха, Лунайтай вылил яд, скрытый кровью, в чашу. Яд кипел и шипел, как колдовское варево, когда жаждущий цветок пил его. Лунайтай увидел, как чешуйчатая ветвь отдернулась, быстро опрокинула свой демонический грааль, как будто отказываясь от сомнительного корма.
Слишком поздно! яд впитался в пористые внутренние оболочки цветка. Наклонное движение прямо в воздухе изменилось на мучительные корчи рептильного отростка, а затем огромный чешуйчатый ствол Ворквэля и корона острозубчатых листьев размашисто заметались в смертельном танце, темным силуэтом рисуясь на фоне сияющих занавесей утренней авроры. Низкий шорох цветка поднялся до невыносимой ноты, наполненной болью умирающего дьявола. Глядя вниз с края платформы, на которую Лунайтай присел, чтобы избежать разрастающихся взмахов цветка, он увидел, как меньшие растений на террасах шатались и гнулись в безумном унисоне с их повелителем. Подобно звуковым галлюцинациям в болезненном сне, слышался хор их мучительных взвизгов.
Он не смел еще раз взглянуть на Ворквэля, пока не заметил странное молчание и не увидел, что цветы на террасах ниже перестали корчиться и безвольно поникли на стеблях. Тогда, не веря себе, он понял, что Ворквэль умер.
Чувствуя триумф, смешанный с ужасом, он оглянулся и увидел вялый стебель, который пал ничком на подстилку из нечестивого перегноя. Он видел внезапное увядание жестких мечевидных листьев и тучной адской чаши. Даже на камнеподобной луковице проявилось разрушение — она раскрошилась у него на глазах. Стебель целиком, его злобно-ядовитая раскраска стремительно исчезали, сжимались и втягивались в себя, подобно сухой, опустевшей змеиной коже.
Одновременно как-то смутно и туманно Лунайтай осознал, что в непосредственной близости над пирамидой проявилось что-то. Даже в смерти Ворквэль, как оказалось, был не одинок. Когда Лунайтай стоял и ждал, боясь неведомо чего, он ощущал, как во мраке движется холодное невидимое нечто — оно проползало по его телу как толстые витки какого-то непомерного питона, беззвучной, темной, липкой волной. Еще мгновение — и оно исчезло, и Лунайтай уже не чувствовал рядом чуждого присутствия.
Он повернулся уйти; казалось, что умирающая ночь была полна непостижимого ужаса, который весь собрался пред ним, когда царь пошел вниз по длинной, унылой лестнице. Он медленно спускался; странное отчаяние охватило его: он умерщвил Ворквэля, видел, как мучительно вянет демон, и тем не менее он не мог поверить в то, что сделал; освобождение от древней погибели все еще было пустой сказкой.
Сумерки просветлели, когда он пошел через дремлющий город. Согласно обычаю, никто не выйдет за порог еще в течение часа. Затем священники Ворквэля соберутся на ежегодное кровавое жертвоприношение.
На полпути между пирамидой и собственным дворцом Лунайтай был потрясен встречей. Девица Нэлэ, призрачно-бледная, скользила навстречу ему быстрым, раскачивающимся, змеистым движением, которое диковинно отличалось от ее привычной томности. Лунайтай не посмел обратиться к ней и остановить ее, когда увидел ее сомкнутые веки и рассеянный вид сомнамбулы; он впал в испуг и вострепетал от странной легкости, неестественной уверенности ее движений, напоминающих ему что-то, что он боялся узнать. Смущенный сумятицей фантастических сомнений и опасений, он последовал за ней.
Пронизав экзотические лабиринты Лоспэра с быстротой потока, извилисто-плавным скольжением змеи, возвращающей в гнездо, Нэлэ вошла в священную пирамиду. Лунайтай, не столь быстрый, отстал и не знал, куда двинулась она среди множества склепов и покоев, но темная пугающая догадка без задержки направила его шаги на верхнюю террасу.