Мирон отрицательно покачал головой. — Первый раз слышу.
— А то! Мелкие разборки в глубокой провинции. Мало мы их в свое время резали. И в 19-м веке, и в 1916, и в 1918-м годах. Ой, мало! Опять размножились и про угнетение кричат. Оказывается, у них завелась национальная интеллигенция и подзуживает быдло. Это такие типы, — насмешливо сказал он, тыкая брата в грудь, — что вечно всем недовольны. Большой недостаток обнаружился, надо было оставить их в степи баранов пасти, так нет же… Учили в школах на свою голову. Кому в голову мудрую пришло инородцев учить на общем основании?!
— В Китае сегодня живет почти два миллиона потомков беженцев.
— Вот именно живут, — подтвердил Павел. — А надо было тогда всех под корень. Они бабам беременным животы разрезали, детей на кол сажали. Мало мы их били!
— Ну, положим и казаки не стеснялись, — возразил Мирон. — Полмиллиона по современным подсчетам угробили. Если не всех успели, так просто потому, что большая часть в это время воевала. Едешь по степи, до сих пор стоят пустые поселки. Только пыль летает, а никто не живет. Как прошла тогда конница, так никто не остался. Пулеметами всех резали. На фронте патронов не хватало, а здесь — сколько угодно.
— Зато, вот это все, — Павел обвел рукой вокруг себя, — называется Россия. Южная Сибирь. Не какой-то там Кыгрызстан.
Вот говорят Российская империя — это тюрьма народов была. Ерунда. Тюрьма — это когда все по камерам сидят, а русский надсмотрщик по коридору ходит. А в Империи некоторые инородцы лучше православных жили. У всех были разные права. Казахи с разными прочими азиатами в армии не служили. Вообще мусульман старались не трогать. Что кавказских, что здешних. Страна одна, а обязанности разные. Нам служить и коня с амуницией за свой счет приводить, а они по степи кочуют и пользы никакой.
Ничего не поделаешь, — усмехаясь, сказал Павел и бросил на землю докуренный до фильтра бычок, растерев его ногой, — бремя белого человека нести цивилизацию отсталым народам. А если они не желают принять новое и миссионеров ам-ам, то церемониться не стоит. Твои любимые американцы индейцев не особо жалели. Мало кто сохранился и в резервациях. А у нас — свобода! Езжай в любую сторону.
— Работай хоть дворником, хоть грузчиком, — подхватил Мирон, — чурке ничего сложнее не доверят.
— А ты приезжай ко мне на комбинат. Я уж по знакомству, как главный инженер много чего и кого показать смогу. И казахов-инженеров, и казахов квалифицированных рабочих и казахов-православных и казахов-отребье. Те, что изменяться не захотели. Так и остались в каменном веке. Вот и собирают объедки по помойкам и дворниками работают. Что среди русских таких нет? Есть. И всегда были, но в массе своей хотят жить нормально и работают добросовестно. А вот эти, наоборот. Из кланового общества так и не сумели выйти, за редким исключением. Что хан скажет, так и будет. Он безнадежно махнул рукой.
— Это не Россия пришла в степи. Это цивилизация подступила к самому порогу кочевой юрты. Рано или поздно так бы произошло, даже если бы здесь появились англичане или кто другой. К сожалению это закон жизни. Индустриализация и модернизация приходит ко всем. А кто не успел, того в землю втаптывают. Или еще лучше, заставляют выращивать один единственный вид продукции. Кофе там или хлопок. Цена на мировом рынке упала и все дохнут от голода сотнями тысяч. Подумаешь! Это где-то там далеко…
Все, — убежденно сказал Павел, — познается в сравнении. Америка тоже осваивала Дикий запад. Теми же самыми методами и по тем же самым причинам. Людям нужна была земля. Переселенцев было много, земли тоже, а вот туземцев мало. И они эту землю не использовали, а отдавать не хотели.
— А ты бы свою отдал?
— Я бы тоже воевал. Никто не любит захватчиков. Это моя земля. Поэтому я казахов не осуждаю и нормально отношусь к тем, кто не остался в скотском состоянии, хоть у него за спиной море крови. Приспособились, усвоили правила поведения — молодцы. Стали цивилизованными и назад к своим баранам в степь возвращаться не желают. От таких и государству польза имеется.
Вот никто же не трогал оседлых узбеков и таджиков в Ферганской долине. Там совсем другие условия. Земледелие поливное, сельхозпродукция совсем другая, православным не знакомая. Вот и не трогали оседлых. Это было столкновение земледельцев со скотоводами-кочевниками. Просто им не повезло. Это не хорошо и не плохо. Это жизнь. И ничего уже не изменить. Так что не имеет смысла бить себя в грудь и каяться. Тем, кто погиб уже без разницы, а те, кто живут, должны думать не про прошлые обиды, а про сегодняшнюю жизнь.