— Да.
— Ну, счастливо!
Через минуту я обернулся и застал их на повороте, уже полускрытыми углом дома: её узкая гибкая спина, упругий шаг. Скрылись.
Ночью, обнимая Джесси, лаская её нашими любимыми, привычными путями, я думал: «как её зовут, ту?» Она не шла у меня из головы. Джесси отвечала мне, прижималась, дышала горячо и ласково, и я чувствовал благодарность. Я целовал её в губы, сжимал шею, зарывался лицом, огонь разгорался — но мне вдруг исподволь представилось, что не Джесси, а та в моих руках. И я вспыхнул, и отдался фантазии, и было так упоительно — она, она, коричневая жаркая шубка, гибкая спина… Но нет! Я вскочил. Что за наваждение! Я пошёл на кухню, зажёг свет, напился из-под крана. В ночном окне чернота, бледные отражения шкафчиков, бледное лицо. Постыдная слабость. Но как её зовут? Вернулся в комнату, сел, нащупал одеяло. Джесси уже спала.
— Как её зовут? — спросил я на следующий вечер, делая безразлично-вежливый голос.
— Найда, — ответил он. — Я её у гастронома подобрал, вот такусенькой. Нравится?
Пухлые щёки, нос крючком, румяный, здоровый. Над его головой — месяц, ровно срезанным, белым ноготком. Найда и Джесси стоят в стороне, коричневая и белая, пар изо ртов. Изящный профиль, чуть вздёрнутый носик, нежный разрез глаз. Что толку оттягивать?
— Послушай… Ты не хотел бы…
— Не хотел бы что? — перебивает он.
— Ну… Ты и Найда, я и Джесси, мы могли бы…
— Что?
— Могли бы внести небольшое разнообразие.
Он затягивается и выпускает дым вверх, откинув голову, изображая смятение.
— Ну ты резвый! Не знаешь, что ли, что за это бывает? Забыл, в какой стране живём? Это тебе не Нидерланды, брат. Я, конечно, широких взглядов человек, но моя свобода мне дорога. Да и пыл уже не тот, чтоб так рисковать зазря. А ты горяч! Что, прискучила? — он кивает на Джесси и глядит насмешливо, — Голдены, они такие, слишком ровные, знаю.
Не желая продолжать подобный разговор, я отвернулся и сделал шаг назад, уходить, но он задержал меня за рукав, сказал быстро и тихо:
— Час — десятка, ночь — полтос. Пойми, брат. Жизнь есть жизнь.
Я вырвался и пошёл, кивнув Джесси. Найда прощально улыбалась мне, и от этой улыбки сладкая дрожь пробежала по моей спине. Чудовище! Так вот каков он! Проклятый сутенёр! Забыть, забыть.
Но забыть не получалось. Найда, Найда, чуть вздёрнутый носик, улыбка… Я думал о ней дома, думал на службе, не мог не думать, и это злило меня. Прочь, ты мешаешь мне! Уходи!
И в четверг, чтобы выпустить пар и поставить точку, я поехал в муниципальный дом терпимости. Час — пять, ночь — двадцать. Листая каталог в холле, я искал её кровь и не находил. Мадам ненавязчиво предложила помощь, и я описал Найду, как мог. Это вероятно риджбек, сказала мадам. У нас как раз свободна Милли, ласковая молодая девочка, ступайте в номер, она сейчас поднимется.
Милли, неприлично потрёпанная для своих лет, действительно чем-то напоминала Найду, но это подобие было скорее насмешкой. Сутулые плечи, низкие коленки, вульгарный прикус… Она села рядом и прижалась ко мне, но я отстранил её. Стало гадко. Я просидел на кровати полчаса, читая журнал, потом отбросил. Сейчас где-то там, в похожей комнате, кто-то с Найдой! Подлец бесстыдно торгует ею! О, это невыносимо!
— Сколько ты хочешь за неё?
— Я же тебе сказал.
— Нет, не на час и не на ночь, а насовсем.
Он присвистнул.
— Ты чего это, парень? Сколько я хочу, лихой какой. А куда ты свою Джесси денешь? В подвале спрячешь? У нас в подъезде жил один такой находчивый, с двумя сестричками-близняшками. Гулял с ними по очереди, будто бы с одной и той же. Долго не погулял, повязали. Хороших людей много на свете, вот и донесли на него. И поделом! Потому что с двумя сразу — это разврат и вырождение.
— Это моё дело, куда дену. Двоюродный брат согласен, — соврал я легко. Присутствие Найды, милой Найды, только руку протяни, окрыляло. — Так сколько?
— Двоюродный брат? Ну-ну, — он фыркнул, и Найда повернула голову. Пленительный профиль, такой близкий и такой недоступный. — Но я в чужие дела не лезу. Если документы в порядке будут — не вопрос. Сто тысяч.
— Сколько??
— А ты сколько хотел? Дураков нет, дружище.
Сто тысяч! Да он с ума сошёл! Сто тысяч! — думал я всю ночь, весь день. Мы ужинали под звуки радио, и я старался не смотреть на Джесси, а она ничего не замечала. Откуда у меня такие деньги! Пока я их заработаю, Найда станет старушкой. Всё крутилось и переворачивалось у меня в голове. Поторговаться? Эта сволочь не скинет, по морде видно, только наоборот поднимет. Взять кредит? Таких кредитов не дают. Одолжить? У кого, столько! Продать квартиру? Даже этого не хватит. Если сразу и квартира, и кредит, и одолжить, тогда быть может, быть может, но подумать только — отдать всё этому гадёнышу! А Джесси?