Демон вдруг смазался, исчез и возник слова, приникнув губами к уху женщины. Марта замерла, как кролик перед змеёй, не в силах даже вдохнуть — глотку словно забил липкий страх, тягучей слизью стекая куда-то в живот.
— Я даже не возьму с тебя платы, — прошептал ей Азазель. — Мне не нужен твой будущий сын — сомневаюсь, что твоё тело ещё способно зачать. Я не собираю души и жизни взрослых. Ты уже заплатила — одной только своей просьбой. А теперь иди. Ты и так пробыла здесь слишком долго, скоро тебя будут искать.
Она пошла, так и не сказав ему больше ни слова. Вслед Марте долго ещё нёсся его хохот — хохот бессмертного существа, которого сумела впечатлить жалкая букашка.
И с каждым шагом ей становилось всё радостней.
А что до адских мук… за эти годы она натворила достаточно тёмных дел. Ещё одно не изменит ничего в её чёрной, как сажа, душе. Всё равно всех их ждёт пекло. И её, и безымянного кирасира, застрелившего короля, и таких же безымянных наёмников, что длинной чередой прошли сквозь её угрюмую жизнь — всем им вариться в одном котле под улюлюканье чертей.
Но хотя бы в земной жизни она будет счастлива.
В тот день Азазель сдержал обещание. Война шла ещё долгие тринадцать лет.
Могила саранчи
Пробуждение Роя — это всегда прекрасно. Даже если не забывать о чёрной сути, что он несёт.
Сперва начинает подрагивать земля. Песок взлетает в воздух, падают самые слабые побеги ковыля, слух ловит тонкий рокот. Вокруг, куда ни глянь — одна только сухая равнина, выжженная свирепым степным солнцем. И всё это дрожит, дышит, словно целая армия немёртвых ворочается под травяным покровом.
Затем наверх выбираются первые насекомые, расправляют крылья и взмывают ввысь. Они — как чёрные точки на голубом небе, пятнышки в глазах, что иногда проплывают перед взглядом, и нельзя понять, то ли это мираж, то ли реальность. Точек становится всё больше и больше, Рой растёт, превращаясь в огромное тёмное облако, а потом вся эта рать обрушивается на землю, не оставляя ни травинки, ни кустика. Горе и пешему, и конному, кто попадёт под удар, а тот, кто сумеет убраться подальше, найдёт на месте дома пустыню — и ещё нескоро там снова возникнет жизнь.
Потом Рой прилетит на новое место и уснёт. А через девятнадцать лет снова отправится искать себе пищу.
Молодому Дэлгэру как раз и было почти столько: он родился в один день с прошлым Роем. Дэлгэр не помнил, как это было тогда, но хорошо знал рассказы матери. Ровесников ему вокруг было почти не сыскать: в ту пору многие дети просто умирали от голода, пока их родители тщетно искали еду там, где прошёл Рой. Это потом уже, когда степь снова оживёт, разрастутся стада и снова будет вдосталь молока и мяса. А до того надо ещё дожить.
Каждый день в этих суровых краях — праздник, если ты встречаешь закат сытым. И каждый день шаманы считают, сколько ещё осталось таких же бесконечных дней до следующего пробуждения.
Когда-то у них были боги. Много богов. Только все они погибли, вымерли, уступив место Рою. Вот где истинно великая сила: бессмертная, вечно молодая и бездумно жестокая, как первоначальные стихии. Многие проклинали колдовскую напасть, коря её за гибель родных и близких, но Дэлгэр никогда не извергал худого слова. Молодой хан не считал нужным клясть почём зря бездушного.
Он был отличным воином, он прекрасно стрелял из лука и будто родился в седле. Он учился у шамана Нэргуя и знал поведение солнца и планет, умея предсказывать дождь и засуху. Дэлгэр не жалел сил, стараясь быть первым во всём. Не всегда это удавалось, было в его жизни много горестей, но теперь — теперь у него есть двадцать нукеров, преданных до последней капли крови, и старый Нэргуй, одно слово которого стоит больше тысячи чужих речей.
В юрте шамана было душно и жарко — стояло лето. Рой всегда вылезает на поверхность летом. Не любит он холод. Иногда Дэлгэр подумывал о том, чтобы убраться на север, где зима ещё суровей, чем здесь, только как это сделать? Там ведь тоже кто-то живёт, и придётся воевать за место под солнцем. А в войне этой можно и проиграть. Да и Рой туда тоже добирается, негде от него спрятаться. Раз за разом всё больше земель умирает под его пятой, навечно становясь пустыней, пастбища редеют. Сейчас племя Дэлгэра ещё живёт за счёт своих овец и лошадей. А дальше? Что будет через двадцать лет, сорок, шестьдесят? Сто и двести?