Спереди и сзади шагали настоящие солдаты, с ружьями. Кто-то пел, кто-то играл на гармошке, женщины плакали, а бабушка и Янкеле тихо шли по деревянному тротуару. Они хотели подойти к Герцке, но солдат с ружьем сказал: «Нельзя! " Они то и дело спотыкались, потому что все время смотрели вбок, на Герцке. А Герцке оглядывался на них и невесело улыбался.
Потом все с сундучками полезли в товарные вагоны, плач стал громче, паровоз засвистел: «Го-о-ден», колеса застучали: «Го-ден, го-ден, го-ден…» Веселого дядю Герцке увезли в солдаты!
Вез него стало скучно, пусто! Но понемножку Янкеле все-таки стал его забывать, потому что проходили недели и месяцы. Только через полгода, пробравшись в Дворянский сад, он вспомнил дядю.
Вдруг он увидел Ядвигу — она танцевала с чужим кавалером польку-мазурку, — и Янкеле убежал.
Через год, когда прибирались к пасхе, — Янкеле нашел в сундуке лакированную тросточку с ремешком на конце и снова вспомнил про дядю. Как ловко он вертел ее двумя пальцами!
Пасха была невеселая. Папа — в тюрьме, мама — в больнице, Герцке — в солдатах. Бабушка и Янкеле одиноко сидели за праздничным столом. Вдруг стукнула дверь, пламя на свечах подскочило. На пороге появился высокий бородатый солдат. Янкеле испугался. Солдат схватил его и бабушку и стал душить. Янкеле закричал, а бабушка заплакала:
— Как ты похудел, как почернел! Что они с тобой сделали?!
Это был Герцке!
Он расшиб на маневрах колено, и его послали домой, на испытание.
Янкеле отвык от дяди, стеснялся и говорил ему «вы»:
— А где у вас ружье? А вы можете из шинели такой хомут сделать, как у всех солдатов? А кокарда у в а с серебряная или так только?
Но когда солдат Герцке побрился, скинул сапоги, и портянки, и ремень, и шаровары, лег и оделся одеялом, он снова стал дядей Герцке. Янкеле перестал стесняться. Они легли вместе, как раньше, и Герцке шепотом рассказывал ему, как ротный дрался кулаком, а полуротный ладонью и как обучали разговору: «Так точно, ваше благородие», «Не могу знать, ваше благородие»…
— А генералом, Герцке, ты будешь? — опрашивал Янкеле.
— Чего захотел — генералом!
— А полковником?
— Нет, и полковником и даже ефрейтором, а так и буду, какой есть: нижний чин.
— Почему — нижний?
— Значит, ниже всех.
— Почему ниже? Ты ведь высокий!
— Спи! — сказал Герцке. — Спать команда была!
Янкеле повернулся к стенке, долго лежал с закрытыми глазами, потом снова задвигался:
— А в иллюзионе новая комедия: «Тетя Пуд и дядя Фунт».
— Тетя Пуд? — улыбнулся Герцке. — Завтра сходим обязательно!
Янкеле заснул счастливый. А когда проснулся, в комнате было полно народу. Пришла галантерейщица Хана, сапожник Коткес, фельдшер Лева-«Скорая помощь». Лева долго щупал Герцкино колено, потом сказал:
— Вам повезло, Герцке, вы, кажется, всерьез охромели.
Бабушка засияла всеми морщинками:
— Я же знала, что он у меня удачник!
Только к вечеру Янкеле удалось вытащить дядю из дому. Они пошли по главной улице, как в доброе старое время. Правда, солдат Герцке — это уже не прежний веселый дядя Герцке. Он не вертел тросточкой, не напевал «Лопни, но держи фасон!», — он шел медленно, чуть припадая на левую ногу, и то и дело отдавал честь проходящим офицерам.
У входа в иллюзион Янкеле дернул дядю за мохнатый рукав:
— Офицер!
Герцке поднял было руку, но сразу же опустил ее:
— Дурачок, это же простой швейцар!
Янкеле виновато засмеялся, взял у Герцке денег, прошел мимо швейцара в ливрее с галунами и купил два билета в ложу — все-таки не каждый день приезжают дяди-солдаты!
В ложе у барьера сидел важный офицер с дамой. Герцке «отдал честь и тихонько уселся сзади, но тут офицерский стул заскрипел, шпора звякнула, офицер обернулся и тоже заскрипел:
— Нижним чинам здесь, предполагаю, не место!
Появилась билетерша:
— Солдатик, твое место там, на галерке. Сюда тебе нельзя.
На экране уже прыгали и кривлялись «дядя Фунт» и «тетя
Пуд».
— Герцке, — сказал Янкеле, стараясь не заплакать, — поедем лучше… в Дворянский… сад…
Они вышли на улицу и подбежали к конке. Кондуктор в окне закричал:
— Нижний чин, не цепляйся! Не видишь — площадка забита!
— Дяденька, вагон же пустой!
— Нижним не дозволяется!
Он свистнул, замученные лошади дернули, облупленная конка покатилась по рельсам.