От старого Отти через Лизу часто приходили тревожные письма, полные жалоб. Но Эйно, читая, только улыбался. Вообще, товарищи стали чаще замечать на его худощавом лице краткую, мимолетную улыбку.
В таком бодром состоянии он приехал в деревню, где повел яростную атаку против отца. В конце концов он взял от отца обещание, что тот держит работников только до осени, а потом увольняет их, продает лишний скот и машины, оставляет себе только двух коров и двух лошадей, сокращает посев и начинает жить своим трудом.
В эти дни по эстонским хуторам ходил какой-то невысокий человек с озабоченным лицом. Он был прислан из районного комитета партии. Ему поручили обойти эстонцев, еще не вошедших в колхоз, и попытаться вовлечь их.
Он обходил и разговаривал подолгу с каждым.
У маленького злого Юхана Ойнаса он ничего не добился, но, устало улыбаясь, обещал зайти еще раз. За калиткой он спросил дорогу на хутор Пютсипа, но Ойнас был раздражен. Он сказал:
— Не знаю я никакого Пютсипа! Ищи сам Пютсипа! Вот там Пютсип! — и он показал ему дорогу на хутора братьев Карьямаа.
Таким образом, невысокий человек с усталым лицом пришел на хутор старого Отти.
Семья Отти уже пообедала. Митька ушел пахать землю для озимых посевов. Фрося ушла жать озимую рожь. А трое мужчин задержались немного за столом и докуривали свои папиросы, пока старая, рыхлая Элла убирала со стола посуду.
Человек, войдя, приподнял кепку и сказал:
— Здравствуйте!
— Здравствуй, здравствуй! — ответила ему по-русски хозяйка, гремя посудой у плиты.
Мужчины за столом тоже кивнули головами.
Человек подошел к ним и остановился.
Он ждал приглашения сесть, но не дождался и молча стоял перед ними целую минуту с какой-то затаенной мыслью в глазах.
Потом он решительно сел перед ними за стол и обратился к старому Отти:
— Что же вы, товарищ Пютсип, отстаете от своих соседей? — сказал он. — Нехорошо. Мы считали вас передовым человеком. Вы такой культурный хозяин...
Человек приостановился немного и прислушался к странной, напряженной тишине, воцарившейся в комнате. Три мужских лица смотрели на него, не разжимая губ: одно лицо — поросшее седой щетиной, второе — поросшее рыжей щетиной, и третье — гладко выбритое лицо одетого по-городскому человека.
Даже старая Элла перестала на минуту греметь посудой и повернула к ним свое полное, дряблое лицо, посреди которого торчал нос, такой же маленький и острый, как у Эйно.
— Почему вы так отмахиваетесь от колхозов, товарищ Пютсип? — продолжал человек. — У вас, наверно, неясное представление о колхозах. Кто-нибудь наплел вам небылицы. Вы поймите, что...
— Я не Пютсип, — мрачно прервал его старый Отти.
— То есть как? — спросил человек. — Вы не Пютсип? А кто же Пютсип? — он вопросительно посмотрел на три угрюмых лица, обращенных к нему.
— Ах да! Понимаю, — весело хлопнул он себя по лбу. — Просто я не туда попал! Ошибся? Пютсип живет там, дальше, правильно?
— Нет, — сказал старый Отти, — там дальше Иоганес Карьямаа.
— Иоганес Карьямаа? А-а!.. А дальше?
— Дальше Яков Карьямаа.
— А потом?
— А потом лес. Сорок верст лес.
— Ах так, — протянул человек. — Вот оно что! Я, оказывается, не в ту сторону забрел, — он усмехнулся. — Бывают в жизни шутки. Это ваш сосед Ойнас надул меня, представьте себе. Такой чудак!.. Ну, а вы кто же будете?
— Я Отти Карьямаа.
Человек вдруг сразу стал серьезным и медленно поднялся с табуретки. В глазах его мелькнула затаенная тревога.
— Ах, вы Отти Карьямаа. Так-так, — сказал он, внимательно вглядываясь в лицо хозяина.
— Какого чорта ему нужно? — проворчал Михкель по-эстонски.
— А чорт его знает! Мало ли их, дармоедов, шляется, — ответил ему отец.
— Нет, уж вы, пожалуйста, говорите по-русски, — попросил человек.
— Куда же вы так спешите? — спросил Михкель. — Посидите, разве вы с нами не хотите поговорить о колхозах?
Человек пошевелил губами.
— С вами — нет! — ответил он и стал еще серьезнее.
— Почему же? — спросил Михкель и попробовал изобразить улыбку на своем рыжем лице. — Разве мы недостойны?
— Не знаю... Но думаю, что вам... вообще не придется быть в колхозе.