Матросы уселись вокруг них и стали курить табак и есть бобы.
Наступил вечер. Моряки все еще не знали, где они находятся, и не видели ни одного туземца.
Благоразумие требовало принять все возможные меры предосторожности.
Они обратились за советом к капитану.
Бонтеку распорядился удвоить количество костров и выставил на подходах к лагерю трех часовых.
Луна, находившаяся в последней четверти, бросала лишь слабый свет.
Все устроились как могли и, хотя положение их было неопределенным, заснули.
Каким был их сон до этого времени, в течение всех четырнадцати дней плавания после катастрофы, легко себе представить.
Около полуночи один из трех часовых чуть слышно оставил пост и, разбудив капитана, сообщил ему, что подходит большая группа островитян.
Капитан поднял своих людей.
К несчастью, они были очень плохо вооружены: лишь два топора, уже упомянутые нами, и заржавленная шпага — вот и все.
Этого было недостаточно, и Бонтеку приказал каждому взять горящую головню и атаковать островитян, как только они покажутся.
Идея капитана воодушевила всех: каждый, погрузив конец своего орудия в один из общих костров, спокойно ожидал сигнала и, как только он был дан, бросился на врага.
Можно себе представить, какое впечатление произвел вид этих семидесяти двух человек, выбегающих из мрака с громкими криками, размахивающих горящими рогатинами, от которых летели сразу пламя, дым и искры.
Островитяне не продержались ни одной минуты и не выпустили ни одной стрелы; они удирали со всех ног, отвечая воплями ужаса на победные крики матросов.
Достигнув леса, стоявшего перед ними словно стена, дикари углубились в него и скрылись с глаз.
Голландцы вернулись к кострам и остаток ночи провели в неослабевающей тревоге.
Капитан и Рол на всякий случай устроились в шлюпке, чтобы как можно быстрее спустить ее на воду, если туземцы вернутся.
На следующий день, едва только взошло солнце, все обратили взгляды к лесу.
Из него вышли три островитянина и двинулись вдоль берега.
Три голландских матроса вызвались пойти им навстречу.
Никогда еще при переговорах по важнейшим проблемам первая встреча полномочных представителей сторон не вызывала столь жгучего интереса у наблюдателей.
Ведь на ней решался вопрос, чему быть — миру или войне.
Эти три матроса, плававшие уже в индийских и китайских морях, знали несколько малайских слов и с их помощью надеялись объясниться.
Наконец местные жители и чужестранцы сошлись.
Первое, что хотели выяснить туземцы, из какой страны прибыли моряки.
Матросы поспешили ответить, что они голландцы, и представились несчастными купцами, чье судно погибло в огне; затем в свою очередь они спросили, нельзя ли путем обмена получить какую-нибудь еду, крайне им необходимую.
Тем временем островитяне, казавшиеся далеко не робкими, продолжали двигаться к лагерю; но, поскольку их было всего трое, им не препятствовали.
Однако осторожный капитан расстелил паруса поверх весел, образовывавших палубу, чтобы дикарям не удалось посмотреть, что находится в глубине шлюпки.
Эта предосторожность обеспокоила туземцев; они простодушно спросили, есть ли у потерпевших крушение какое-нибудь оружие.
Бонтеку ответил, что, к счастью, каждый матрос смог спасти свой мушкет, порох и пули.
И, показав на часть шлюпки, покрытую парусами, он добавил:
— Оружие находится там.
Туземцам очень хотелось приподнять паруса, но они не осмелились.
Видя, что им не удастся удовлетворить свое любопытство на этот счет, трое островитян простились с голландцами, сообщив им, что принесут риса и кур.
Порывшись во всех карманах, матросы с большим трудом собрали восемьдесят реалов.
Через три четверти часа островитяне вернулись с вареными курами и вареным рисом.
Им дали денег из общего кошелька, и они, казалось, были довольны оплатой.
После этого капитан призвал своих людей принять самый безмятежный вид, какой только возможно, и спокойно есть.
Трое островитян присутствовали при обеде гостей.
Голландцы попытались задать островитянам несколько вопросов, чтобы выяснить, где они находятся.
Они в самом деле оказались на Суматре, как и предполагал капитан.
На вопрос о расположении Явы туземцы взмахом руки указали направление.
Итак, моряки более или менее верно определили свое местонахождение.
Единственное, чего теперь не хватало команде, была провизия, причем в количестве, достаточном для восстановления утраченных сил.
Капитан решил пойти на риск, чтобы ее раздобыть.
Для этого надо было всего лишь подняться по реке и добраться до видневшейся вдалеке деревушки.
Капитан собрал все оставшиеся деньги и с четырьмя матросами сел в маленькую пирогу.
Оказавшись в деревне, он без труда получил провизию, которую тотчас же отправил своим людям, с тем чтобы Рол распределил еду поровну.
Что касается его самого, он остался в деревне, решив отдохнуть там и поесть.
Затем, покончив с едой и не обращая внимания на островитян, не спускавших с него глаз ни на минуту, пока он ел, капитан купил буйвола и приготовился увести его с собой.
Но животное было таким диким, что преодолеть его сопротивление оказалось невозможным.
Тогда, поскольку день клонился к вечеру, четверо матросов предложили Бонтеку остаться в деревне до следующего утра, когда, говорили они, будет легче справиться с буйволом и отвести его в лагерь.
Бонтеку это совершенно не устраивало, но настаивать на их возвращении он не стал, объявив им только, что отправится в лагерь в тот же вечер, даже если ему придется вернуться одному.
Четыре матроса попросили капитана извинить их: сославшись на усталость, они хотели бы воспользоваться только что полученным разрешением остаться в деревне.
Так что капитан ушел один.
На берегу реки он обнаружил множество туземцев, столпившихся вокруг пироги, которая привезла его сюда.
Казалось, они оживленно спорили.
Капитан понял, что одни хотели его задержать, другие готовы были отпустить.
Минуты были решающими: малейшее колебание могло все погубить.
Бонтеку направился к туземцам, взял за руки первых попавшихся двоих, и подтолкнул их вперед с видом человека, имеющего на это право.
Островитяне повиновались, не выказывая открытого сопротивления, но все же с явной неохотой и угрожающе посматривая на Бонтеку; оказавшись в лодке, один из них уселся спереди, другой — сзади, и оба принялись грести.
У каждого за поясом был крис.
Поместившись в середине лодки, капитан внимательно следил за ними и надеялся взглядом удержать их на месте.
Примерно на третьей части пути тот, кто сидел на корме пироги, встал, подошел к Бонтеку и знаками объяснил ему, что он не станет грести, пока тот не даст ему денег.
Бонтеку достал из кармана мелкую монетку и протянул туземцу.
Островитянин взял ее, несколько мгновений разглядывал с недоверчивым видом, потом завернул в уголок тряпки, служившей ему поясом.
Затем он снова сел.
Тогда настала очередь того, кто находился на носу.
Снова разыгралась та же сцена.
Как и в случае с первым, Бонтеку достал монету того же достоинства и отдал ее второму гребцу.
Тот разглядывал ее еще дольше и еще более недоверчиво, чем его товарищ, переводя глаза то на деньги, то на человека и, очевидно, задаваясь следующим вопросом: «Должен ли я взять деньги? Должен ли я убить человека?»
Убить человека ему было так же легко, как взять деньги: он был вооружен, а Бонтеку безоружен.
Капитан ни на мгновение не спускал глаз с дикаря, читая все его мысли, и, хотя он выглядел совершенно невозмутимым, сердце его бешено колотилось.
Тем временем они продолжали спускаться по реке, причем быстро: их увлекал за собой отлив.
Они проделали примерно половину пути, когда два проводника вначале обменялись несколькими словами, а затем заговорили горячо и оживленно, что встревожило храброго капитана.
Было ясно, что эти два человека замышляют какой-то заговор и, как ему показалось по их жестам, речь идет о том, чтобы броситься на него с двух сторон и убить.