Оливье ушел оттуда более спокойный, чем мог предположить его друг. С минуту он, казалось, принимал новый план, продуманный им наспех, и не было сомнений, что он на нем остановился, так как он попросил д’Эрвийи отправиться на почтовую станцию и с лошадьми и экипажем ждать его у ворот тюрьмы.
Имя и звание Оливье открыли перед ним двери в эту мрачную обитель, где томились вместе преступление и добродетель, невинность и отчаяние; он велел тюремному смотрителю провести его в камеру, куда была заключена Бланш. Тот было заколебался, но Оливье повторил приказ еще более повелительным тоном; тюремщик подчинился и сделал знак следовать за ним.
— Она не одна, — заметил провожатый, открывая низкую дверь камеры, где царила такая темнота, что Оливье содрогнулся, — но она скоро избавится от своего компаньона: его сегодня гильотинируют.
С этими словами он закрыл дверь за Оливье и удалился, обязав его по возможности сократить свидание, из-за которого он боялся впутаться в неприятности.
Ослепленный внезапным переходом от яркого света в темноту, Оливье пытался разобраться, в какую сторону идти, но в то же мгновение глаза Бланш, привыкшие к мраку, узнали его и девушка кинулась к нему в объятия с криком радости и надежды.
— О, вы все-таки не покинули меня! — воскликнула она и приникла к нему, дрожа от страха. — Вы второй раз пришли спасти меня от смерти, Оливье! В какие страшные минуты нам предназначено судьбой встречаться и в каком ужасном месте мы увиделись сегодня!
— О да, ужасном, — пробормотал Оливье; его глаза начали привыкать к мраку, и он обвел взглядом все углы камеры, — ужасном, и, тем не менее, я не могу тут же вас увести отсюда!
Бланш вскрикнула.
— Оливье, неужели я обречена здесь умереть? — душераздирающим голосом закричала она. — Нет! Нет! Невозможно! Такие муки уготованы лишь преступникам! О друг мой, скажите, что я скоро выйду отсюда!
— Да, — ответил Оливье, — надеюсь, что я могу вам это обещать. Но в свою очередь, Бланш, ответьте мне на один вопрос, от которого, возможно, зависит и ваша и моя жизнь. В более счастливое время мне казалось, что наши сердца близки, возможно, я ошибался, читая это в ваших глазах, но порой я надеялся, что в вашем взгляде сквозит чувство более нежное, чем простая благодарность. Бланш, воскресите в памяти это время и ответьте на мой вопрос; повторяю, от вашего ответа зависит и ваша и моя жизнь! Бланш, вы любите меня?
— Разве сейчас подходящее время, чтобы отвечать на такой вопрос? Вы думаете, что этим стенам привычно слышать признания в любви?
— Именно сейчас! — воскликнул Оливье с усилившимся волнением. — Мы между жизнью и могилой, между бытием и вечностью. Бланш, я еще раз говорю тебе — не праздный интерес заставляет меня спрашивать. Дай мне ответ как перед Богом, Бланш, ты любишь меня?
— Ода!
Эти слова вырвались у девушки из самого сердца, и, забыв, что ее румянец невозможно разглядеть, она тотчас спрятала лицо на груди Оливье.
— Послушай, Бланш, — продолжал он, с восторгом прижимая ее к сердцу, — надо, чтобы ты сейчас, сию минуту, согласилась стать моей женой!
Девушка вздрогнула.
— Оливье, я не понимаю вас, что вы задумали?
— Моя цель — вырвать вас у смерти. Посмотрим, — добавил он, гордо вскинув голову, — посмеют ли они послать на эшафот жену республиканского генерала!
Бланш сразу поняла его замысел. Она содрогнулась при мысли о том, какой опасности он подвергает себя ради ее спасения; это придало новую силу ее любви, но, призвав на помощь все свое мужество, она ответила твердо:
— Это невозможно!
— Невозможно? — с изумлением переспросил Оливье. — Невозможно?! Какое слово вырвалось у тебя, Бланш? Какое же препятствие может стоять на пути к нашему счастью? Ведь ты только сейчас призналась, что любишь меня! Ты хочешь расстаться с жизнью, когда жизнь сулит тебе поток блаженства?
— О, Бог свидетель, что жизнь мне очень дорога, — прервала его Бланш. — Я едва начала наслаждаться первыми мгновениями любви, и мне казалось, что она подарит мне надежду и счастье!.. Да, Оливье, жизнь мне очень дорога, но ты мне дороже жизни!
— Так вот, — отвечал Оливье, — причина, заставляющая тебя отказаться от единственного пути к спасению, который открыт нам? Что ж! Выслушай меня, Бланш, теперь моя очередь признаться: я полюбил тебя с первого взгляда, с каждым днем моя страсть росла, она поглотила мой разум, мое сердце, все мое существо, наконец; сейчас любовь — часть меня, моя жизнь — это твоя жизнь, моя судьба — это твоя судьба; счастье или эшафот — я все разделю с тобой. Я не покину тебя больше никогда, и нет такой силы в мире, что могла бы нас разлучить. Ведь мне достаточно сказать слово, и могила, куда ты хочешь сойти одна, разверзнется, чтобы поглотить и тебя и меня. Ответь мне теперь, Бланш: ты согласна стать моей женой?
— Нет, нет я не могу согласиться! — воскликнула она. — Я принесу в твою жизнь несчастье моей семьи; гонения, преследующие меня, обрушатся на тебя, а ведь тебе ничто не угрожает и тебя окружает слава! Я увлеку тебя с собой на эшафот, куда, вероятно, скоро понесу свою голову. Нет, нет! Говорю тебе еще раз, это невозможно!
— Ты мне отказываешь? — переспросил Оливье со скрытым страданием. — Моя любовь, мои слезы не трогают тебя? Послушай, — продолжал он, бросаясь к ее ногам, — ради седых волос твоего отца, ведь он уже сейчас рыдает, не зная твоей участи, а вскоре ему придется оплакивать твою смерть; ради могилы той, кому ты обязана жизнью, ради всего святого, что есть на земле и на Небесах, я заклинаю тебя, Бланш, в последний раз, согласись на наш брачный союз! Ты должна это сделать!
— Да, девушка, ты должна, — прервал его чужой голос, — ты должна, поскольку это единственная возможность спасти едва начавшуюся жизнь; религия требует этого от тебя, и я готов благословить ваш союз.
Изумленный Оливье мгновенно обернулся и узнал священника, принимавшего участие в сходке мятежников, которых он, генерал, атаковал в лесу Ла-Ремодьер.
— О отец мой! — воскликнул он, с чувством схватив его за руку. — О отец мой, присоедините ваши мольбы к моим, убедите ее, что она должна жить!
— Бланш де Больё, — торжественно проговорил священник, — во имя твоего отца, ибо мой возраст и дружба с ним дают мне право его представлять, заклинаю тебя, уступи мольбам этого молодого человека, поскольку его любовь чиста, а помыслы священны.
Бланш разрывалась от тысячи противоречивых чувств. Наконец она кинулась в объятия Оливье.
— О друг мой! — воскликнула она. — Я не в состоянии больше противиться тебе: желания моего сердца полностью согласны с твоими. Оливье, я стану твоей супругой!
Их губы соединились. Оливье был вне себя от радости, он словно забыл обо всем. Голос священника вывел его из состояния восторга.
— Поторопитесь, дети! — сказал старик. — Ведь минуты, что мне суждено провести на этом свете, сочтены; если вы помедлите, я смогу благословить вас только с Небес.
Влюбленные вздрогнули; этот голос вернул их на землю!
Бланш с ужасом оглянулась вокруг.
— О друг мой! — воскликнула она. — В какую минуту нас соединяет судьба! Что за храм для заключения брачных уз! Может ли союз, освященный под этим мрачным и зловещим сводом, быть долгим и счастливым?
Оливье содрогнулся: его самого охватил суеверный страх и он не мог с ним совладать. Он увлек Бланш в тот угол камеры, где сквозь решетку узкого подвального окна проникал дневной свет и мрак был не столь густой; там, опустившись на колени перед священнослужителем, они молили его благословить их клятвы.
Тот едва успел произнести священные слова, как в коридоре послышались шаги солдат и бряцание оружия. Испуганная Бланш кинулась в объятия Оливье.