— Нет, но он знает, кто убийца.
— Ты думаешь?
— Я уверен.
— Хорошо, что надо делать?
— Есть человек, который знает имя убийцы отца, и ты меня спрашиваешь, что надо делать, Жан? — воскликнул Тома.
— Надо от него потребовать имя убийцы! — вскричал Луи.
— В добрый час! — сказал Тома, протягивая ему руку. — Ты все понял.
— В таком случае поспешим к кюре! — вскочил Жан.
— Тихо! — скомандовал Тома. — Мы ничего не добьемся, пока не будем знать, как взяться за дело.
— Хорошо, говори, что нужно делать: ты старший!
— Прежде всего поклянемся у тела нашего отца любым способом отомстить его убийце!
Три брата, подчиняясь первому побуждению, приблизились к трупу; соединив руки, они прислонили их ко лбу несчастного старика и произнесли грозную клятву мести, считая ее своим святым долгом.
— Теперь будем ждать ночи, — сказал Тома.
Юноши, словно желая укрепиться в принятом решении, остались все трое в нижней комнате, где был выставлен труп их отца, и распорядились туда же подать им обед; позже, когда наступил вечер, они поднялись в комнату сестер и тетушки, чтобы обнять их; женщины, к этому времени немного успокоившиеся, при виде входивших вновь разразились слезами.
Хотя братья смотрели сумрачно, а лбы их были нахмурены, они не проронили ни единой слезинки, не издали ни единого вздоха.
— Несчастный отец! Бедный отец! — рыдали девушки. — Мы не смогли даже проститься с ним!
— И не знаем, кто его убил! — воскликнула вдова Мирай, угрожающе взмахнув рукой.
— Что касается этого, тетушка, не беспокойтесь, — заметил Тома, — мы на верном пути и все узнаем.
— Я готова отдать половину состояния, чтобы выяснить, кто убил моего бедного брата, — сказала вдова.
— А мы отдали бы половину жизни! — одновременно воскликнули обе сестры.
— Ну что же, оставайтесь здесь! — распорядился Тома. — Если вы услышите какой-нибудь шум — не пугайтесь! Это будем шуметь мы. Если до вас донесутся крики, скажите себе: «Это дело трех братьев!» Молитесь за нашего отца, но не выходите никуда, и тогда завтра, клянусь вам, завтра мы все узнаем!
— Боже мой! Боже мой! — забеспокоились девушки. — Боже, что вы задумали?
— Идите! — сказала вдова Мирай. — Это дело детей — мстить за отца!
Потом, прижимая к себе девушек, она добавила, обратившись к племянникам:
— Если вы сомневаетесь в нас — заприте нашу дверь!
Юноши еще раз обняли сестер и тетушку, вышли из комнаты и заперли дверь на ключ.
— Теперь идите за господином кюре! — приказал Тома. — Скажите ему, что дочери и сестра его старого друга удивлены его отсутствием и нуждаются в его утешениях. Но только, вместо того чтобы проводить его к женщинам, приведите его вниз: я буду вас ждать там.
Тома вернулся в комнату, где находилось тело отца. Луи и Жан направились к дому священника.
Кюре был один: старая Мари ушла к кому-то из соседей. Увидев двух братьев, он вздрогнул.
— Господин кюре, — обратился к нему один из братьев, — как вы знаете, похороны нашего отца будут только завтра; мы все трое проведем ночь у его тела, но из-за этого женщины остаются одни, без поддержки. Они рассчитывают на вас, господин кюре!
— Я иду к ним, дети мои, я иду к ним! — проговорил кюре, дрожа как лист, но понимая, что должен выполнить свой долг, ведь он и так опоздал с утешением несчастной семьи.
Он поторопился облачиться в стихарь, чтобы торжественной церковной одеждой придать больше значимости своим словам, взял переносное распятие и пошел за своими провожатыми. Улицы городка были уже пустынными, и им никто не встретился. Вместо того чтобы отвести кюре к женщинам, его, как было условлено, провели в нижнюю комнату.
Увидев труп, освещенный двумя свечами, и Тома, стоящего у камина, в котором на сильном огне в котле кипело растительное масло, кюре отступил, но Жан и Луи подтолкнули его вперед и закрыли дверь.
Кюре переводил взгляд то на одного, то на другого, видел бледные, полные решимости лица троих братьев и понял: должно произойти что-то страшное. Он попытался заговорить, но слова замерли у него на устах.
— Господин кюре, — произнес Тома торжественно и спокойно, — вы были другом нашего отца, именно вы посоветовали ему поехать в Нарбон; отец последовал вашему совету и был убит.
— Великий Боже! Дети мои! — воскликнул священник. — Не можете же вы считать меня ответственным!..
— Нет, господин кюре, нет! Мы представляем здесь Божье правосудие и, не беспокойтесь, будем так же справедливы, как оно.
— Чего же вы хотите от меня в таком случае?
— Послушайте, вы ведь знаете, с какой нежностью наш отец относился к своим детям и, наверное, не сомневаетесь, что каждый из нас отдал бы жизнь за него?
— Да, вы хорошие сыновья и благочестивые юноши, я это знаю.
— Так вот, господин кюре, мы, будучи хорошими сыновьями и благочестивыми юношами, все трое поклялись найти виновника преступления и, поскольку вы его знаете, привели вас сюда, чтобы вы нам его назвали.
— Чтобы я назвал преступника? Но я его не знаю...
— Без лжи!
— Я вас заверяю...
— Без клятвопреступлений!
— О Боже мой! Боже мой! — воскликнул священник. Чего вы от меня хотите?
— Правды, и знайте — мы ее добьемся!
— Но что заставляет вас думать...
— Господин кюре, вы были вчера в Тулузе? — спросил Тома.
— Да.
— Вы явились к аббату Мариотту, и он попросил вас отслужить мессу вместо него?
— И что же?
— Вы служили мессу в архиепископском соборе?
— Да. У меня есть на это право.
— Мы не оспариваем ваши права; однако, когда вы отслужили мессу и пошли разоблачаться в ризницу, к вам подошел сторож и предупредил, что в исповедальне вас ждет человек.
— Великий Боже! — воскликнул кюре.
— Назовите нам имя этого человека! — потребовал Тома.
— Зачем вам его имя?
— Зачем? Этот человек — убийца нашего отца!
— Дети мои! Дети мои! — восклицал священник со все возрастающим ужасом. — Понимаете ли вы, чего вы от меня требуете?
— Да! — в один голос ответили три брата.
— Но это — тайна исповеди!
— Да!
— Разглашать тайну исповеди нам запрещено!
— Тем не менее вы назовете нам имя этого человека, господин кюре, тем не менее вы расскажете нам подробно об убийстве, потому что, кто бы он ни был, он должен умереть от рук палача!
— Ни за что! — ответил кюре. — Ни за что!
— Господин кюре, — сказал Тома, — мы узнаем правду, даже если нам придется прибегнуть к насилию.
— О Боже, Боже! — взмолился кюре, целуя распятие, которое он держал в руках. — Дай мне мужество не уступить!
— Господин кюре, — продолжал Тома, указывая рукой на огонь, — вы видите этот чан с кипящим маслом? Мы можем погрузить в него ваши ноги!
— На помощь! — закричал священник. — На помощь!
— Кричите сколько хотите! — заметил Тома. — Это дальняя комната, между каждым окном и ставнем лежит по матрасу: вас никто не услышит.
— Боже мой! Ты единственный, на кого я могу уповать! — воскликнул кюре. — Помоги мне, Боже!
— Господь Бог не может осуждать детей за то, что они мстят за своего отца! — промолвил Тома. — Говорите!
— Делайте со мной что хотите, — произнес священник, — я ничего не скажу!
Тома сделал знак Жану и Луи; те сняли котел с огня и поставили его между камином и трупом. В ту же минуту Тома, сознавая, что и ему и братьям необходимо укрепить свою решимость, прежде чем начать действовать, схватил простыню, прикрывающую отца, и отбросил ее в сторону. Непокрытое обнаженное тело взывало к отмщению: возмездия требовали фиолетовые губы и одиннадцать ран.
— Подумайте, — обратился Тома к аббату, — смерть наступает медленно; смотрите, понадобилось одиннадцать ножевых ран, чтобы душа покинула это бедное тело, а ведь убийца спешил; нам же некуда торопиться!
— Боже мой! Боже мой! — лепетал священник, стоя на коленях. — Дай мне силы перенести эту муку!
Однако мольба была тщетной: юноши знали слабый и робкий характер аббата и заранее были уверены, что у него не хватит силы устоять перед угрозой пытки (возможно, они надеялись только на это).