— А чего они хотят? — спросил король.
— Они хотят знать, не угодно ли будет вам председательствовать сегодня в Совете, вместо того чтобы ехать на охоту? Дела, требующие обсуждения, очень важны и не терпят отлагательства.
— Монсеньер д’Эвора, — отвечал король, — занимайтесь подсчетом доходов вашей епархии, тем более что она, благодарение Богу, одна из самых богатых не только в Алентежу, но и во всем королевстве, а мне предоставьте нести мое королевское бремя.
— Именно потому, что вы не несете его, государь, я и послан заявить, что из-за этой нерадивости, из-за пренебрежения государственными делами вам грозит несчастье. Королевское бремя, государь, заключается в решении политических и военных дел, а не в любовных утехах и охотничьих развлечениях!
— А если я не последую совету, столь любезно данному мне от имени моих знатных сеньоров, — поинтересовался король, — могу я узнать, монсеньер, какое несчастье ожидает меня?
— Несчастье, государь, будет состоять в том, что, возвратившись со свидания с вашей возлюбленной или с охоты на ланей, вы найдете ворота Лиссабона открытыми для всех, кроме вас!
— В таком случае, монсеньер, — с презрительным смехом заметил дон Санчо, — я отправлюсь в Коимбру! Португалия богата королевскими городами: этот венец украшен не одним цветком!
— Коимбра будет закрыта так же, как Лиссабон, государь!
— Тогда мне останется Сетубал.
— Ворота Сетубала будут заперты, как в Коимбре!
— Вот как? Что ж, передайте моим знатным сеньорам, — промолвил король, — что если бы мне и было угодно председательствовать в Совете сегодня, то я отложил бы его на неделю, уж очень мне любопытно было бы увидеть что-либо подобное!
— Вы увидите это, государь! — ответил архиепископ.
Поклонившись королю, он удалился с тем же спокойствием и достоинством, какие он проявил в этой последней попытке образумить дона Санчо, — тщетной, как он только что убедился.
Король в свою очередь вскочил на лошадь и вместе со своим фаворитом пересек город, не заметив в нем никаких перемен, и направился в Сантарен, где жила его возлюбленная.
В этот день дон Санчо нашел Марию более печальной и вместе с тем еще более нежной, чем обычно. Король сразу же заметил эту грусть и, стоя перед девушкой, сидевшей на мавританском диване, обратился к ней со словами:
— Мария, когда облака застилают звезды, Небесный Владыка одним дуновением разгоняет их и звезды вновь сияют. Неужели я, владыка земной, не могу сделать того же для тебя? Кто посмел обидеть тебя, Мария? Назови мне имя, и будь это даже мой брат Альфонс, он ответит мне за это оскорбление, клянусь Небом!
— Нет, мой дорогой господин, — покачала головой Мария, и две слезы-жемчужины, дрожащие на ресницах, скатились по ее щекам, — нет, никто не обижал меня, и вам некого карать, кроме меня, ведь это я так безрассудна, что не чувствую себя счастливой, в то время как столько женщин испытывали бы гордость, находясь на моем месте!
— Не пытайся обмануть меня, Мария! — сказал дон Санчо. — Я знаю, что твоему ангельскому сердцу свойственно прощать, но прощение только ободряет предателей, именно предателей, ибо тот, кто выступает против любви своего короля, предает его. В этом есть и твоя вина, Мария; если бы, вместо того чтобы жить в этом уединении, ты приблизилась бы ко двору и все видели бы тебя вблизи, они бы узнали тебя и стали бы обожать так же, как я! Но время еще есть, переезжай, и, когда мое ясное солнышко будет светить там, все ощутят его лучи.
— О! Только не это, монсеньер! — воскликнула Мария, с умоляющим видом простирая к нему руки. — Наоборот, я хочу просить у вас милостивого разрешения удалиться в монастырь и не становиться более между вами и вашим народом, иначе нас обоих ждет несчастье, государь!
— Значит, ты обманула меня, Мария и нашелся презренный, внушивший тебе эти мысли! Во имя Неба, назови мне имя того, кто осмелился тебе угрожать!
— Угроза, если это можно назвать угрозой, монсеньер, исходит с такой высоты, что не в вашей власти дотянуться до нее... Но, успокойтесь, государь, это вовсе не угроза, это сон.
— Сон, Мария? В таком случае, мне жаль, что я не взял с собой раввина Измаэля; он толкует сны не хуже Иосифа и сумел бы объяснить, что значит твой сон!
— Увы, монсеньер, — со вздохом отвечала Мария, — сон настолько ясен, что не требует никаких толкований.
— И он возвещает тебе несчастье? Это нелепый сон, Мария; твой сон не подозревал, что я буду здесь и докажу его лживость! Поедем с нами, моя милая Мария, и, так же быстро как солнце разгоняет облака, удовольствие развеет видение.
— А куда вы собираетесь, государь? — с беспокойством спросила Мария.
— На охоту!
Мария побледнела, голос ее задрожал:
— Один?
— С твоим братом!
— О Боже мой! Боже мой! — воскликнула молодая девушка. — Нет сомнений, нет сомнений: мой сон был вещим!
— Снова твой сон, — с легким нетерпением пробормотал дон Санчо. — Ну хорошо, Мария, расскажи мне твой сон! Разве я не имею право знать твои ночные страхи, так же как и твои мысли в дневное время? Говори же, я слушаю тебя!
— О дорогой мой господин! — промолвила Мария, опускаясь к ногам дона Санчо. — Я узнаю эту доброту, неведомую свету, потому что она скрывается в глубине вашего сердца! Вместо того чтобы смеяться над моей слабостью, вы хотите меня исцелить. Пусть так, может быть, Господь побуждает вас сочувствовать моим опасениям, между тем как кто-нибудь другой счел бы их сумасбродством. Не правда ли, вы не станете насмехаться над моими страхами?
— Нет, будь спокойна, говори!
— Итак, государь, в моем сне вы пришли ко мне, так же как сейчас наяву, и, как сейчас, предложили ехать с вами на охоту, и я согласилась. Я ехала верхом рядом с вами, гордясь вашим вниманием и восхищаясь вашей ловкостью, говоря себе, что, если бы вы не были королем по рождению, вас все равно избрали бы королем!
— Ты тоже начинаешь мне льстить, Мария? — улыбнулся король.
— Нет, мой возлюбленный господин, я всегда говорю вам правду или, по крайней мере то, что я думаю. И вот, вы скакали рядом со мной, и мы въехали в дремучий лес, где ваши собаки тотчас же подняли оленя. Все с громкими веселыми криками бросились преследовать его, и я тоже преследовала его вместе со всеми, но печальная и словно подхваченная каким-то вихрем. Я невольно хотела крикнуть, хотела остановить лошадь, просить вас, не знаю почему, прекратить преследование этого бедного животного, но у меня не стало ни голоса, ни сил: мне казалось, что моя грудь скорее разорвется, чем издаст хоть какой-нибудь звук. Во время этой безумной скачки, продолжительность которой я не могла определить, у наших лошадей как будто выросли крылья, с такой легкостью они проносились над горами, реками и пропастями; а несчастный олень стал уставать, и, странное дело, несмотря на то что я была очень далеко от бегущего оленя, я видела, как он задыхается, как едва переставляет ноги и только в те минуты, когда ему были слышны лай собак или звуки рога, отчаянными прыжками движется вперед. Вдруг из-за кустов вылетела стрела, но я не заметила, чья рука пустила ее, а олень, раненный в плечо, сделал еще несколько прыжков, опустился на колени и свалился прямо в лужу собственной крови; по мере того как наступала его агония (вам, вероятно, приходилось видеть такие сны, государь, где правда и вымысел, фантазия и действительность так переплетаются между собой, что невозможно отличить одно от другого), его члены коченели и при этом вытягивались, он неуловимым образом терял облик зверя и принимал очертания человека. И когда через несколько минут это превращение закончилось, я испустила громкий крик, узнав моего брата. Да, государь, моего брата, пораженного стрелой под лопатку; мучаясь в последних конвульсиях, он собрал все силы, повернул голову в мою сторону и сказал:
«Мария! Мария! Берегись охоты!»
И он тут же скончался.
— Глупенькая, — попытался успокоить ее дон Санчо, — разве ты не видишь, что это нелепый сон, бессвязные ночные видения...
— О нет, нет! — воскликнула Мария. — Нет, поверьте мне, монсеньер, я видела много других снов в жизни, но ни один из них не производил на меня такого впечатления! О монсеньер, не пренебрегайте этим предостережением! Во всех других моих снах я чувствую, как постепенно расплывается обстановка, если так можно сказать, сна, — горы, леса, картины местности, — и стоит мне открыть глаза, как все исчезает, словно дымка; а этот сон я и сейчас вижу так явственно, как будто и не просыпалась: труп моего брата лежит у подножия громадной скалы, увенчанной елями, близ водоема, куда по уступам сбегают воды ручья; напротив виднеются развалины древнего монастыря, разрушенного маврами, и над ними возвышается надломленный крест. Представьте, монсеньер, эта картина, совершенно правдоподобная, неотступно стоит перед моими глазами!