Спал я мертвым сном, и разбудить меня было очень непросто (Бриггсу я, конечно, наврал). Поэтому я сообразил, что' случилось, только когда железная раскладушка вывалила меня на пол и сама улеглась на мне. Я, ничуть не пострадав, так и продолжал лежать калачиком, а раскладушка возвышалась надо мной, как балдахин. Я не проснулся — может быть, только чуть-чуть — и опять провалился в сон. Но грохот мгновенно разбудил мою маму в соседней комнате, которая тут же решила, что случилось самое страшное, и большая кровать наверху рухнула на папу. Поэтому она вскрикнула: "Поднимайтесь сейчас же к бедному папочке!" Вот от этого крика, скорее даже не от крика, а от грохота раскладушки, проснулся брат Герман, который спал с ней в комнате. Он подумал, что с мамой припадок и закричал, чтобы успокоить ее: "Мама, ты здорова!" Так они и перекликались несколько раз: "Идите наверх к бедному папочке!" "Мама, ты здорова!" Теперь уже проснулся Бриггс, и я стал смутно понимать, что стряслось, но еще не успел сообразить, что лежу под раскладушкой, а не на ней. Бриггс из испуганных криков понял только, что он задыхается, а мы все стараемся привести его в чувство. С тихим стоном он схватил склянку с камфарой, но вместо того, чтобы понюхать, вылил ее на себя. В комнате завоняло камфарой. Бриггс стал ловить воздух, как тонущий, потому что от едкой жидкости ему и впрямь перехватило дыхание. Он выскочил из кровати и стал пробираться к окну, но набрел на то окно, что было наглухо закрыто. Рукой он выбил стекло, грохнувшее со звоном на тротуар перед домом. Вот тут-то я попытался встать и испытал то невообразимое и жуткое чувство, которое только и может возникнуть, когда кровать оказывается не под, а над тобой!
Еще не выбившись из сонного тумана, я, в свою очередь, решил, что весь шум от того, что меня отчаянно пытаются вызволить из этого невиданного и опасного положения.
"Освободите меня, — заорал я — освободите!" Кажется, мной овладел кошмар, будто я похоронен в шахте. "У-ух!" — выдохнул Бриггс, раскачиваясь в парах камфары.
В этот момент всё еще кричащая мама, за которой бежал всё еще кричащий Герман, пытались открыть дверь на мансарду, чтобы подняться и извлечь тело папы из под обломков. Но дверь была заперта и не поддавалась. Мама отчаянно дергала и колотила ее, отчего шуму и стука только прибавлялось. Рой и пёс тоже выскочили: один с вопросами, а другой с лаем.
А папа был дальше всех, крепко спал и проснулся только теперь от стука в дверь. Он решил, что в доме пожар и крикнул: "Иду, иду!" медленным и сонным голосом — ему надо было немало времени, чтобы очнуться. Маме, всё еще считавшей его погребённым под кроватью, почудился в этих словах траурный и отрешенный голос человека, идущего на зов Создателя. "Он умирает!" — вскрикнула мама.
"Со мной всё в порядке!" — завопил Бриггс, чтобы успокоить ее. Он решил, что беспокойство мамы вызвано его близостью к смерти. Я, наконец, отыскал выключатель, зажег свет, открыл дверь нашей комнаты и помчался с Бриггсом туда, где были все. Пес, всегда недолюбливавший Бриггса решил, что это Бриггс всему виной, и бросился на него, а Рою пришлось отшвырнуть и крепко держать Рекса. Мы слышали, как папа осторожно вылезает из кровати наверху. Рой могучим рывком распахнул дверь на мансарду, и папа спустился по лестнице, сонный и недовольный, но живой и здоровый. Мама, увидев его, расплакалась, а Рекс завыл. "Что тут, ради Бога, случилось?" — спросил папа. Наконец, мы всё разложили по клеточкам, как гигантскую головоломку. Папа простудился, потому что ходил босиком, но никаких более тяжких последствий не было. "Я рада, — сказала мама, — которая во всём стремилась отыскать светлую сторону, — что там не было твоего дедушки".